Зачёт по зарубежной литературе студентки ИФМИП (ОЗО, группа № 11, русский и литература) Шмакович Олеси Александровны.

Рыцарский роман – один из основных жанров куртуазной средневековой литературы, который возник в феодальной среде в эпоху расцвета рыцарства, впервые во Франции в середине 12 века. Воспринял от героического эпоса мотивы беспредельной смелости и благородства. В рыцарском романе на первый план выдвигается анализ психологии индивидуализированного героя-рыцаря, совершающего подвиги не во имя рода или вассального долга, а ради собственной славы и прославления возлюбленной. Обилие экзотических описаний и фантастических мотивов сближает рыцарский роман со сказками, литературой Востока и дохристианской мифологией Центральной и Северной Европы. На развитие рыцарского романа оказали влияние переосмысленные сказания древних кельтов и германцев, а также писатели античности, особенно Овидий.

«Роман о Тристане и Изольде», несомненно, относится к этому жанру. Однако в этом произведении есть немало того, что для традиционных рыцарских романов характерно не было. Так, например, любовь Тристана и Изольды совсем лишена куртуазности. В куртуазном рыцарском романе рыцарь совершал подвиги ради любви к Прекрасной Даме, которая являлась для него живым телесным воплощением Мадонны. Поэтому рыцарь и Дама должны были любить друг друга платонически, а муж её (как правило, король) об этой любви знает. Тристан же и Изольда, его возлюбленная – грешники в свете не только средневековой, но и христианской морали. Они озабоченны только одним – скрыть от окружающих и во что бы то ни стало продлить преступную страсть. Такова роль богатырского прыжка Тристана, его многочисленных “притворств”, двусмысленной клятвы Изольды во время “божьего суда”, ее жестокости по отношению к Бранжьене, которую Изольда хочет погубить за то, что она знает слишком много, и т. п. Поглощенные необоримым желанием быть вместе, любовники попирают и человеческие и божеские законы, более того, они обрекают на поругание не только свою собственную честь, но и честь короля Марка. А ведь дядя Тристана – один из благороднейших героев, который по-человечески прощает то, что должен покарать как король. Любя своего племянника и свою жену, он хочет быть ими обманутым, и в этом не слабость, а величие его образа. Одной из самых поэтичных сцен романа является эпизод в лесу Моруа, где король Марк, застав спящих Тристана и Изольду и видя между ними обнаженный меч, с готовностью их прощает (в кельтских сагах обнаженный меч разделял тела героев до того, как они стали любовниками, в романе же это обман).

В какой-то степени героев оправдывает то, что не они виновны в своей страсти, они полюбили вовсе не потому, что, что его, скажем, привлекла “белокурость” Изольды, а ее – “доблесть” Тристана, но потому, что герои по ошибке выпили любовный напиток, предназначенный совсем для иного случая. Таким образом, любовная страсть изображается в романе как результат действия темного начала, вторгающегося в светлый мир социального миропорядка и грозящая разрушить его до основания. В этом столкновении двух непримиримых принципов уже заложена возможность трагедийного конфликта, делающая «Роман о Тристане и Изольде» принципиально докуртуазным произведением в том отношении, что куртуазная любовь может быть сколь угодно драматичной, но она – всегда радость. Любовь Тристана и Изольды, же наоборот, приносит им одно страдание.

«Они изнывали врозь, но ещё больше страдали», когда были вместе. «Изольда стала королевой и живет в горе, – пишет французский ученый Бедье, в девятнадцатом веке пересказавший роман в прозе, – У Изольды страстная, нежная любовь и Тристан – с нею, когда угодно, и днём и ночью». Даже во время скитаний в лесу Моруа, где влюблённые, были счастливей, чем в роскошном замке Тинтажеле, их счастье отравляли тяжелые мысли.

Кто-то может сказать, что нет ничего лучше любви, сколько бы ложек дёгтя в этой бочке мёда не было, но по большому счету то, чувство, которое испытывают Изольда и Тристан, любовью не является. Очень многие сходятся в том, что любовь – это соединение физического и духовного влечений. А в «Романе о Тристане и Изольде» представлено только одно из них, а именно плотская страсть.

История возникновения романа.

Средневековая легенда о любви юноши Тристана из Леонуа и королевы корнуэльской Изольды Белокурой является одним из наиболее популярных сюжетов западноевропейской литературы. Возникнув в кельтской народной среде, легенда повлекла за собой создание многочисленных литературных произведений, сначала на валлийском, а затем и на французском языке, в переработках с которого она вошла во все основные европейские литературы.

Возникло это сказание в районе Ирландии и кельтизированной Шотландии. С течением времени легенда о Тристане превратилась в одно из наиболее распространенных поэтических сказаний средневековой Европы. На Британских островах, во Франции, Германии, Испании, Норвегии, Дании и Италии она стала источником вдохновения для авторов рассказов и рыцарских романов. В XI-XIII вв. появились многочисленные литературные версии этой легенды, ставшие неотъемлемой частью распространенного в то время творчества рыцарей и трубадуров, воспевавших романтическую любовь. Кельтское сказание о Тристане и Изольде было известно в большом количестве обработок на французском языке, многие из них погибли, а от других сохранились лишь небольшие отрывки. Новые версии легенды о Тристане и Изольде расширяли основной сюжет, добавляя к нему новые детали и штрихи; некоторые из них становились самостоятельными литературными произведениями. Впоследствии путем сличения всех полностью и частично известных нам французских редакций романа, а также их переводов на другие языки, оказалось возможным восстановить фабулу и общий характер древнейшего, не дошедшего до нас французского романа середины XII в., к которому все эти редакции восходят. Что и сделал французский писатель Жозеф Бедье, живший в конце XIX – начале XX века.

Я думаю, что стоит перечислить сохранившиеся фрагменты и ра зличные произведения, с помощью которых более поздние авторы смогли восстановить легенду о Тристане и Изольде. Это фрагменты валлийских текстов — наиболее ранние свидетельства о фольклорном существовании легенды о Тристане и Изольде («Триады острова Британии»), роман нормандского трувера Беруля, дошедший до нас лишь в виде отрывка, в котором местами немного испорчен текст, и анонимная поэма «Тристан-юродивый». Также нельзя оставить без внимания фрагменты стихотворного романа англо-нормандца Тома, отрывок из большого стихотворного романа Готфрида Страсбургского «Тристан», маленькую куртуазную новеллу поэтессы конца XII в. Марии Французской «Жимолость» и французский авантюрный роман Пьера Сала «Тристан». И это еще не все произведения, в которых описывается любовь Тристана и Изольды. Поэтому анализировать столь обширный и долго формировавшийся литературный пласт достаточно сложно, однако интересно. Поэтому приступим.

Герои и завязка конфликта в романе о Тристане и Изольде.

Для того, чтобы понять, что лежит в основе конфликта произведения, необходимо вспомнить сюжет романа и основные его фрагменты. Начинается роман с рождения главного героя, которое стоит жизни его матери. Она называет ребенка Тристаном, что в переводе с французского означает грустный, ибо рожден мальчик в печальные времена, когда его отец погибает на войне. Воспитывает Тристана маршал Роальд, а позже мальчик живет у своего дяди Марка. Его обучают как идеального рыцаря: он и охотник, и поэт и музыкант, актер, архитектор и художник, шахматист и полиглот. Тристан на протяжении всего романа показывает себя как человек верный дружбе, великодушный к врагам, бескорыстный и добрый. Он терпелив и незлопамятен, постоянно стремится к новому и отважно сражается с врагами.

Совершив много подвигов, Тристан отправляется за невестой для своего дяди — короля Марка. На обратном пути Тристан и невеста короля Изольда случайно выпивают любовный эликсир, предназначенный матерью Изольды для нее и ее жениха, и влюбляются друг в друга. Их любовь их запретна, ведь Изольда предназначена в жены королю Марку. Но они уже ничего не могут поделать. Все остальные годы любовь приносит им много страданий и разлук, и только смерть соединяет любящих.

Проанализировав события описанные в романе, мы наконец-то можем определить, что в основе сюжета истории о любви Тристана и Изольды лежит столкновения долга и личного чувства. Это главный конфликт произведения, он же влечет за собой развитие конфликта, происходящего между индивидуальными стремлениями и установившимися за многие века нормами поведения. Интересно то, что в разных версиях романа отношение авторов к героям сильно разнится - зависит это от того, какую сторону принимают они сами в этом конфликте. Например, немецкий моралист Готфрид Страсбургский осуждает молодых людей, постоянно лгущих, плутующих и попирающих общественные законы морали. Во многих версиях, напротив, король Марк представлен как коварный, подлый человек, который всеми силами стремится помешать любви героев. Поэтому и оправдываются герои, которые просто воюют с Марком его же оружием, а Изольда просто предпочитает честного и отважного Тристана своему коварному мужу. В большинстве же версий симпатии авторов, конечно, на стороне любящих.

Особенности конфликта. Его отличительные черты.

Как я уже заметила, главный конфликт романа вовсе не любовный, как кажется на первый взгляд, а социальный. Ведь в романе мы видим столкновение социальных норм и истинного чувства, которому эти нормы мешают. Но не стоит забывать, что любовный конфликт тесно связан с главным противоречием романа. Очень важно отметить присутствие в романе любовного напитка. Несмотря на то, что мы видим осуждение моральных законов, которые мешают настоящей любви, автор еще сам не до конца уверен в своей правоте. Ведь он показывает нам любовь Тристана и Изольды не как зрелое чувство, а как нечто колдовское, то, над чем сами герои не властны. И несмотря на то, что они мучаются сознанием своей греховности, они ничего не могут поделать со своими чувствами. Любовь здесь - темное, демоническое чувство, мы можем вспомнить, что такое же восприятие любви было характерно для древних мифов. Это полностью противоречит куртуазному пониманию любви. Интересно то, что смерть над этой любовью тоже не властна: из их могил вырастают два куста и сплетаются ветвями, которые невозможно разъединить так же, как и самих героев.

Почему их любовь преступна? Мы помним, что Тристан не должен любить Изольду, потому что она жена его дяди — короля Марка. А Изольда не просто не может любить Тристана из-за своего замужества, но и потому что именно он убил в сражении ее дядю Морольда. Но любовный напиток заставляет девушку забыть все и полюбить героя. Именно любовь толкает девушку на ужасные и отчаянные поступки - она чуть не убивает свою служанку Бранжьену просто потому, что она знает о любви Тристана и Изольды и более того - помогает им и даже ложится вместо Изольды в постель с королем в первую брачную ночь, чтобы отвести от девушки подозрения в неверности.

Очень важно то, как предстает перед нами в этом конфликте дядя Тристана и муж Изольды - король Марк. Как я уже писала выше, в некоторых версиях романа он представляется коварным злодеем, однако в большинстве вариантов мы видим по-человечески доброго и благородного человека. Несмотря ни на что он любит своего племянника, и даже понимая, что поведение Тристана и Изольды портит его репутацию, он сохраняет человеческое достоинство. Можно вспомнить эпизод, когда он видит Тристана и Изольду спящими в лесу и не убивает их, потому что между возлюбленными лежит меч. Образ Марка очень важен для нас. Ведь если он не является коварным злодеем и жалеет возлюбленных, значит он вполне мог бы их простить и отпустить с миром, и ему мешают только наветы злобных баронов при дворе короля и принятые нормы, которое приписывали Марку необходимость убить обманывающих его любовников. В романе Жозефа Бедье говорится, что «когда король Марк узнал о смерти любящих,он переправился за море и, прибыв в Бретань, велел сделать два гроба: один из халцедона — для Изольды, другой из берилла — для Тристана. Он отвез в Тинтагель на своем корабле дорогие ему тела и похоронил их в двух могилах около одной часовни, справа и слева от ее абсиды. Ночью из могилы Тристана вырос терновник, покрытый зеленой листвой, с крепкими ветками и благоуханными цветами, который, перекинувшись через часовню, ушел в могилу Изольды. Местные жители срезали терновник, но на другой день он возродился, такой же зеленый, цветущий и живучий, и снова углубился в ложе белокурой Изольды. Трижды хотели его уничтожить, но тщетно. Наконец, сообщили об этом чуде королю Марку, и тот запретил срезать терновник». Это также показывает благородство короля и то, что он смог простить Тристана и Изольду.

Подводя итог, мы можем сказать, что роман о Тристане и Изольде – это не просто прекрасное произведение о любви излюбленных в европейской литературе героев. Ведь в романе мы найдем не только историю отношений Тристана и Изольды, но еще и новаторское восприятие социальных норм, из-за которых влюбленным не удается быть вместе. По сути, автор всегда остается на стороне героев, понимает и не осуждает их. Конечно, он заставляет Тристана и Изольду чувствовать муки совести из-за своей греховной любви, но все же он не обвиняет их, таким образом признавая, что любовь стоит выше всех социальных устоев.

Обсуждение закрыто.

Истоки этого мифа-истории теряются в глубинах веков, и найти их весьма непросто. С течением времени легенда о Тристане превратилась в одно из наиболее распространенных поэтических сказаний средневековой Европы. На Британских островах, во Франции, Германии, Испании, Норвегии, Дании и Италии она стала источником вдохновения для авторов рассказов и рыцарских романов. В XI-XIII вв. появились многочисленные литературные версии этой легенды. Они стали неотъемлемой частью распространенного в то время творчества рыцарей и трубадуров, воспевавших великую романтическую любовь. Одна версия легенды о Тристане порождала другую, та - третью; каждая последующая расширяла основной сюжет, добавляя к нему новые детали и штрихи; некоторые из них становились самостоятельными литературными произведениями, представляющими собой подлинные произведения искусства.
На первый взгляд, во всех этих произведениях основное внимание привлечено к центральной теме трагической любви и судьбы героев. Но на этом фоне проявляется другой, параллельный сюжет, гораздо более важный, - своеобразное сокровенное сердце легенды. Это история пути бесстрашного рыцаря, через многие опасности и борьбу дошедшего до понимания смысла своего существования. Одерживая победы во всех испытаниях, которые ставит перед ним судьба, он становится целостным, интегральным человеком и достигает вершин во всех отношениях: от совершенства в бою до способности к великой бессмертной Любви.
Культ романтической любви к Даме и ее рыцарского почитания, воспетый бардами, менестрелями и трубадурами, имел глубокую символику. Служение Даме означало также служение своей бессмертной Душе, возвышенным и чистым идеалам чести, верности и справедливости.
Ту же самую идею мы встречаем и в других мифах, истоки которых найти так же непросто, как истоки мифа о Тристане, например, в саге о Короле Артуре и поиске Грааля и в греческом мифе о Тесее, который победил Минотавра благодаря любви его дамы сердца - Ариадны. Сравнивая символику этих двух мифов с символами, встречающимися в легенде о Тристане, мы видим, что они во многом схожи. Более того, мы наблюдаем, как по мере развития основных сюжетных линий это сходство становится все более очевидным.
Нашу исследовательскую работу затрудняет и то, что в этих мифах элементы истории, мифа, легенды, местного и универсального фольклора удивительным образом переплетаются, создавая интересные, но очень сложные произведения, в которых трудно разобраться с первого взгляда.
Некоторые предполагают, что миф о Тристане восходит к кельтам, так как в нем отражаются магические элементы древних верований, относящихся к периоду более раннему, чем XII век. Другие, ссылаясь на взаимосвязь символов, указывают на то, что ключ к пониманию мифа надо искать в астрологии. Третьи видят в Тристане некое "лунное божество", а четвертые считают, что история его жизни символизирует путь Солнца.
Есть и те, кто делают акцент исключительно на психологическом содержании повествования, на человеческой драме, которую проживают герои. Парадоксальным кажется тот факт, что несмотря на эпоху, в которую эта история появляется в литературе, ее герои не испытывают никаких религиозных чувств, скажем, раскаяния за свое поведение; более того, любовники чувствуют себя чистыми и невинными и даже находящимися под покровительством Бога и природы. Есть нечто странное и загадочное в событиях этого мифа, выводящего своих героев за пределы "добра" и "зла". Некоторые исследователи указывают также на возможное восточное происхождение некоторых эпизодов либо всего произведения в целом. По их мнению, эта история была перенесена с востока на запад арабами, осевшими на Иберийском полуострове.
Другие ученые подчеркивают тот факт, что эта легенда, в разных версиях, неоднократно повторялась по всему атлантическому побережью Европы; это наводит их на мысль о том, что ее происхождение уходит в глубины истории, к арио-атлантам, жившим задолго до кельтов. Интересно, что, независимо от гипотез о происхождении и истории мифа о Тристане, практически все исследователи приходят к выводу о существовании общего источника вдохновения, одной изначальной древней легенды. Именно она послужила основой для всех ее многочисленных поздних вариантов и рыцарских романов о Тристане. Каждый из этих вариантов более или менее точно отражает отдельные детали и нюансы первоначальной истории.

СЮЖЕТ

Мы попытались рассмотреть все известные версии мифа о Тристане и, проанализировав их, выявить основной сюжет. Хотя он не во всех деталях совпадает со знаменитым произведением Рихарда Вагнера, тем не менее, он помогает лучше понять значение целого ряда символов, проявляющихся в рамках сюжета.

Тристан - молодой принц, живущий при дворе своего дяди, короля Марка Корнуэлльского. В страшном бою он побеждает Морольта Ирландского, которому Марк ежегодно должен был отдавать в качестве дани 100 девушек. Однако и сам он смертельно ранен отравленной стрелой. Тристан покидает двор и без весел, паруса и руля, взяв лишь свою лиру, уплывает на лодке. Чудесным образом он достигает берегов Ирландии, где встречает Изольду Золотоволосую, владеющую искусством магии и целительства, унаследованным от матери. Она залечивает его рану. Тристан выдает себя за некоего Тантриса, но Изольда узнает в нем победителя Морольта, сравнив зазубрину на мече Тристана с металлическим осколком, который она извлекла из черепа погибшего Морольта.
По возвращении ко двору короля Марка Тристану поручают особенно важную миссию: по золотому волоску, оброненному ласточкой, найти женщину, на которой хотел бы жениться его дядя. Тристан узнает золотой волос Изольды. После множества подвигов, достойных восхищения, - как, например, победа в битве со страшным змееподобным чудищем, разорявшим Ирландию и наводившим ужас даже на самых смелых рыцарей, - он завоевывает прекрасную даму для своего дяди.
По дороге из Ирландии в Корнуэлл служанка Изольды случайно путает волшебные напитки, которые везла с собой принцесса. Ослепленная обидой Изольда предлагает Тристану напиток, несущий смерть, но благодаря ошибке служанки вместо яда они оба выпивают волшебный бальзам любви, который связывает молодую пару великим бессмертным чувством и непреодолимой страстью.
Приближается день свадьбы Изольды и Марка. Однако молодая королева и Тристан, раздираемые сердечными муками и тоской друг по другу, продолжают свою жаркую любовную связь, до тех пор пока король не разоблачает их. Далее каждая версия легенды о Тристане предлагает свой вариант развязки этой истории.
Согласно одной из версий, некий рыцарь короля Марка наносит Тристану смертельную рану, после чего герой удаляется в своп родовой замок, ожидая смерти или появления Изольды, которая могла вновь спасти его. И действительно, Изольда приплывает па лодке. Но ее преследуют король Марк и его рыцари. Развязка оказывается кровавой: погибают все, кроме короля Марка, молчаливого свидетеля драмы. Прощаясь с жизнью, Тристан и Изольда поют гимн великой бессмертной любви, пронизанный высоким чувством, торжествующим над смертью и оказавшимся гораздо сильнее боли и страданий.
По другой версии, сразу после разоблачения измены король Марк изгоняет любовников. Они укрываются в лесу (или в лесном гроте), где живут в уединении. Однажды Марк застает их спящими и видит, что между ними лежит меч Тристана как символ чистоты, невинности и целомудрия. Король прощает свою супругу и увозит ее с собой. Тристана же отсылает в Арморику, где тот женится на дочери местного герцога - Изольде Белорукой. Но память о своей прежней великой любви не позволяет Тристану ни полюбить свою супругу, ни даже прикоснуться к ней.
Защищая своего друга, однажды Тристан вновь оказывается смертельно раненным. Он посылает друзей на поиски Изольды Золотоволосой - единственной, кто способен излечить его. Белый парус на лодке, которая была отправлена на поиски Изольды, должен был означать, что она найдена, а черный - что найти ее не удалось. Лодка, возвращающаяся из путешествия, появляется на горизонте под белым парусом, но супруга Тристана, Изольда Белорукая, в приступе ревности говорит мужу, что парус черный. Так умирает последняя надежда Тристана, а вместе с ней жизнь покидает его тело. Изольда Золотоволосая появляется, но поздно. Увидев своего возлюбленного мертвым, она ложится рядом с ним и тоже умирает.

ПЕРСОНАЖИ: ИМЕНА И ХАРАКТЕРИСТИКИ

Тристан (иногда Тристрам, Тристант) - это имя кельтского происхождения. Тристан или Дростан - это уменьшительная форма имени Дрост (или Друст), которое носили некоторые пиктские короли в VII-IX веках. Это имя связано и со словом "tristeza", означающим печаль и намекающим на то обстоятельство, что его мать умерла при родах, вскоре после смерти отца. Тристан был сыном Ривалена, короля Лионии (Лоонойса), и Бланшефлор, сестры Марка Корнуэлльского.
Тристан - это "герой, не имеющий себе равных, гордость царств и прибежище славы". Именем "Тантрис" Тристан пользуется всякий раз, попадая в Ирландию: когда впервые сражается с Морольтом, получает смертельную рану и отдается на милость судьбы в лодке без весел, паруса и руля и когда возвращается, чтобы завоевать руку Изольды-Изеи и передать ее своему дяде Марку. В том и другом случае это имя исполнено особого смысла.
Символично не только то, что в имени меняются местами слоги, но также и то, что изменяются все жизненные ценности Тристана. Он перестает быть рыцарем без страха и упрека и становится похожим на человека, который одержим любовной связью, ведущей к смерти, и уже не в состоянии себя контролировать. Он уже не бесстрашный рыцарь, а слабый человек, с одной стороны, нуждающийся в помощи волшебницы Изеи, с другой стороны, обманывающий ее любовь и доверие, собираясь вручить ее другому мужчине.
Изея (Изеут, Изаут, Изольт, Изольде, Изотта) - еще одно кельтское имя, возможно, восходящее к кельтскому слову "эссильт", обозначающему ель, либо к германским именам Ишильд и Исвальда.
Марио Росо де Луна в своих исследованиях идет еще дальше и связывает имя Изольды с такими именами, как Иза, Исида, Эльза, Элиза, Изабель, Исида-Авель, склоняясь к тому, что наша героиня символизирует священный образ Исиды - чистой Души, дающей жизнь всем людям. Изольда - дочь королевы Ирландии и племянница Морольта (по другим версиям - его невеста или сестра). Она волшебница, владеющая магическим искусством врачевания и напоминающая Медею из мифа о Ясоне и аргонавтах, а также Ариадну из мифа о Тесее.
Изольда Белорукая - дочь Хоуэлла, короля или герцога Арморики или Малой Британии. Этот персонаж большинство авторов считает более поздним; скорее всего, его просто добавили к первоначальному сюжету мифа.
Морольт (Мархальт, Морхот, Армольдо, Морлот, Морольдо) - зять короля Ирландии, человек гигантского роста, ежегодно отправляющийся в Корнуэлл забирать дань - 100 девушек. В вагнеровской версии мифа Морольт - жених Изеи, погибший в поединке с Тристаном; его тело было брошено на необитаемом острове, а голова повешена в землях Ирландии.
"Мор" по-кельтски значит "море", но также и "высокий", "большой". Это то самое знаменитое чудовище, которое должен был победить не только Тристан, но также и Тесей в греческом мифе, символизирующее все старое, изжившее себя и умирающее в человечестве. Ему противостоит сила молодости героя, способность совершать великие подвиги, творить чудеса и вести к новым далям.
Марк (Марос, Марке, Марко, Марс, Марес) - король Корнуэлла, дядя Тристана и супруг Изеи. По словам Росо де Луна, он символизирует карму, или закон судьбы. Он один выживает после драматической развязки. Но разворачиваются все события в мифе именно вокруг него, именно он становится причиной, порождающей все известные нам последствия этой драмы.
Брангвейна (Брангель, Бренгана, Брангена, Бранжьена) - верная служанка Изеи, которая, по разным версиям, намеренно или случайно меняет местами напитки, предназначенные Тристану и Изее. В произведении Вагнера Брангвейну просят подать Тристану и Изее магический напиток, приносящий смерть, но она не то из страха, не то по рассеянности подает им магический напиток, вызывающий любовь. Согласно некоторым источникам, Брангвейна заменяет собой Изею на свадебном ложе с Марком, чтобы скрыть вину своей госпожи.

СИМВОЛИЧЕСКИЕ ЭПИЗОДЫ

В легенде о Тристане можно найти много совпадений с мифом о Тесее и Минотавре. Как и Тесей, Тристан должен победить чудовище - великана Морольта, требующего дань в виде юных прекрасных дев, или же дракона, опустошающего земли Ирландии. В некоторых вариантах мифа великан Мо-рольт и дракон четко различаются и являются разными персонажами, в других же они соединяются в одно чудовищное существо.
Идя по стопам Тесея, Тристан отвоевывает Изею, но не для себя: Тесей отдает Ариадну Дионису, а Тристан отдает Изею своему дяде, королю Марку.
В конце повествования корабль под белыми парусами означает возвращение Тесея (или смерть его отца Эгея) и возвращение Изеи, а под черными - смерть для обоих любовников. Иногда говорится не о парусе, а об особом флаге: в произведении Вагнера лодка Изольды приближается к берегу с флагом на мачте, выражающим "светящуюся радость, ярче самого света..."

СЮЖЕТЫ ИЗ ЛЕГЕНДЫ О КОРОЛЕ АРТУРЕ

В свое время Вагнер задумывал объединить сюжеты "Тристана" и "Парсифаля": "Я уже сделал набросок трех действий, в которых намеревался использовать весь сюжет "Тристана" целиком. В последнее действие я ввел эпизод, который впоследствии вычеркнул: умирающего Тристана посещает Парсифаль, отправляющийся на поиски Грааля. Смертельно раненный Тристан, все еще сражающийся и не испускающий дух, хотя час его уже пробил, отождествлялся в моей душе с Амфортасом, персонажем из повести о Граале..."
Амфортас - король, хранитель Грааля - был ранен магическим копьем, заколдованным одним из известных черных магов, и осужден на великие страдания: вследствие колдовства его рана никогда не заживала. Нечто подобное происходит с Тристаном, которому дважды (а то и трижды) наносятся смертельные раны; только Изольда может излечить их. Фактор магии и колдовства здесь бесспорен: Тристан ранен Морольтом или драконом, и только Изея владеет волшебным искусством, способным противостоять губительным последствиям ранения. Раненый Тристан же теряет свои качества доблестного рыцаря и превращается в Тантриса, потому что становится жертвой колдовства, черной магии, и только мудрая Изея знает, что нужно сделать, чтобы снять с него ужасные чары, несущие смерть. Неожиданный поворот в сюжете напоминает некоторые фрагменты сказаний о древней Атлантиде. Увидев своего умирающего возлюбленного, Изея приносит последнюю жертву, совершает последнее великое исцеление. Она уже не ищет средство, способное вернуть Тристану жизнь, но выбирает путь смерти как единственный способ спасения и преображения.
Есть еще одно сходство с сюжетом легенды о короле Артуре: Марк находит любовников спящими в чаще леса, с мечом, положенным между ними. Король Артур наблюдал аналогичную сцену, когда нашел Гиневру и Ланселота, которые бежали в лес, не в силах больше скрывать свою любовь друг от друга. Более того, в галисийско-португальском сборнике стихов отмечается, что Тристан и Изея жили в замке, который был предоставлен им Ланселотом. Затем Тристан решает принять участие в поисках Грааля и, отправляясь в путь, в соответствии с традицией, которой придерживались молодые люди, искавшие приключений, берет с собой арфу и зеленый щит, описанные в рыцарских романах того времени. Отсюда имена, которые ему присваивались: Рыцарь зеленого меча или Рыцарь зеленого щита. Смерть Тристана у разных авторов описана по-разному. Есть упомянутый нами эпизод с парусами. Есть вариант, согласно которому Тристана ранил король Марк или один из придворных рыцарей, обнаружив его с Изеей в дворцовых садах. Есть другие версии, и в том числе известный вариант Вагнера. Но чаще всего именно Марк сжимает в руке смертоносный отравленный меч или копье, посланные Морганой специально для того, чтобы уничтожить рыцаря.

ВОПРОС О СНАДОБЬЯХ

Оставляя без обсуждения сюжет о любовном напитке, который королева Ирландии подготовила для свадьбы своей дочери, и ошибку, из-за которой его выпили Тристан и Изольда, поищем объяснения этой истории.
Чтобы понять значение греческого мифа о Тесее и легенды о Тристане, можно применить одни и те же символические ключи.
Согласно одному из этих подходов, Тристан символизирует человека, а Изея - его душу. Тогда вполне естественно, что они были объединены узами любви еще до того, как выпили снадобье. Но в жизни часто случается так, что разные обстоятельства вынуждают человека забыть о своей душе, отрицать ее существование или просто перестать считаться с ее потребностями и переживаниями. В результате происходит "отчуждение" друг от друга, из-за которого страдают обе стороны. Но душа никогда не сдается. Изея предпочитает смерть измене любимому, считая, что лучше умереть вдвоем, чем жить в разлуке: она предлагает Тристану выпить якобы напиток Примирения, который на самом деле оказывается ядом, то есть напитком, ведущим в смерть. Но, может быть, это было не единственным решением, может быть, не только смерть способна примирить человека с его душой? Происходит счастливая ошибка: напитки подмениваются и оба выпивают снадобье Любви. Они вновь вместе, их примирила великая сила любви. Не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы жить и вместе преодолевать все жизненные трудности. Здесь мы рассматриваем сюжет с философской точки зрения. Ко многому, что касается этого мифа, можно применить философские воззрения великого Платона.
Тристан - это человек, распятый между миром чувств и миром духа, между удовольствиями земной жизни и тягой к вечной красоте, к вечной небесной Любви, которой можно достичь лишь через смерть теневых сторон своей личности, лишь через господство над ними.
Тристан ни разу не испытывает чувства вины за свою любовь, но зато чувствует себя виновным в грехе гордыни, который поражает его сердце: вместо того чтобы сражаться за собственное бессмертие, он уступает жажде власти и земной славы. И если для этого надо отдать свою душу, он, конечно, без колебания пожертвует ею - так Тристан жертвует Изольдой, позволяя ей выйти замуж за Марка.
Тристан обретает бессмертие лишь ценой собственной смерти, которая становится для него искуплением, освобождением от всей грязи земной жизни. С этого момента начинается его возрождение, его окончательный и решительный переход из царства теней и боли в царство света и счастья. Смерть побеждена бессмертием. Песнь трубадура уступает место гимну воскрешения, лира и роза любви превращаются в сияющий меч жизни и смерти. Тристан находит свой Грааль.
В этой истории отразилось и великое учение о душах-близнецах, ибо наши герои постепенно достигают совершенства, далеко превосходящего обычную земную страсть. Их любовь превращается в полное взаимное понимание, в глубокое слияние друг с другом, в мистическое единство душ, благодаря которому каждый из них становится неотделимой частью другого.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

В этой истории переплетается множество символов и символических ключей. Тристан олицетворяет все человечество - молодое и героическое по духу, способное сражаться, любить и понимать красоту. Мудрая Изея - это образ заботливого ангела-хранителя человечества, воплощенного в лице Тристана, - образ, символизирующий вечные таинства бытия, которые всегда имели два лица, содержали две соединяющиеся противоположности: разум и пол, жизнь и смерть, любовь и войну. Дуальность "разум - пол" берет свое начало в древних эзотерических традициях, рассказывающих о переломном, критическом моменте истории, пройдя через который человек получил искру разума. Мужчина и женщина (в куртуазной литературе - рыцарь и дама) первый раз должны были испытать боль разлуки, в которой в то же время было и нечто притягательное. Однако только что зародившийся высший разум был еще не в состоянии постичь смысл происходящего. С тех пор любовь стала восприниматься через влечение полов, а также через боль и страдание, сопутствующие ей. Но такое восприятие значительно отличается от чистого, сильного, идеалистического чувства великой, вечной небесной Любви, которое можно полностью испытать лишь благодаря пробужденному в человеке Высшему разуму.
Другие пары противоположностей: "жизнь - смерть", "любовь - война" - мы попытаемся объяснить исходя из философского учения о Логосах, которые в своем тройственном аспекте влияют на состояние человека. Тристан черпает свой опыт из Высшего Разума - формы, характерной для Третьего Логоса. Он рыцарь, обладающий разумом, позволяющим пожинать славу в мире форм, победитель во многих битвах, но он еще не знает настоящей Войны; он галантный кавалер и обольститель прекрасных дам, но он еще не знает настоящей Любви; он трубадур и утонченный музыкант, но еще не знает настоящей Красоты. Он чувствует присутствие Изеи, но все еще не обладает мудростью, чтобы узнать в ней собственную душу.
Именно смерть подводит его к следующему шагу, именно смерть открывает перед ним двери, ведущие ко Второму Логосу - к Энергии-Жизни, Любви-Мудрости. Смерть его телесной оболочки подводит его к пониманию великого таинства энергии Жизни, в которой таятся жизненные соки, питающие всю вселенную, в которой кроется причина Бессмертия: через Смерть понимается Жизнь, и через Смерть же понимается, в конечном счете, и Любовь. Его Разум превращается в Мудрость. И только с этого момента он может одержать победу в великой войне, в великой битве, которую описывает тысячелетняя Бхагавадгита, в сражении за обретение собственной души, за обретение самого себя.
Именно в этот момент музыкант и любовник преображается в человека мудрого, теперь он знает, что Искусство и Любовь - две части одной вечной Красоты, неотделимые друг от друга.
Еще один шаг - и он живет в экстазе Смерти ради Любви. Это состояние дает ему новое зрение, открывает глаза души, приносит понимание:
Прекрасное - это то же самое, что добро и справедливость.
Разум - лишь победы и триумфы в земном мире, далеком от души.
Форма - это музыка земных звуков.
Энергия - это жизнь и знание смерти форм.
Любовь - это мудрость, искусство и красота, заслуженные в войне за обретение самого себя.
Закон - это красота, доброта и справедливость.
Воля - это преодоление всех испытаний, сублимация желания.
Тристан олицетворяет совершенную, идеальную модель Пути, называемого неоплатоником Плотином "восхождением к Истине".
Тристан - любовник и музыкант, однако земные страсти превращают его любовь в красную розу с окровавленными шипами, а его лиру - в меч, который может смертельно ранить. И вдруг он входит в мир Идей. Музыкант и любовник уже может понимать и видеть. Он уже совершил путешествие, пройдя через опасные воды, защищаясь своим щитом, следуя за своей душой. Он уже дошел до дверей нового человека, новой формы жизни.
Таков путь настоящего музыканта: от форм - к Идеям, от желания - к Воле, от воина - к Человеку.
Лучше всего изложил суть этого пути Рихард Вагнер, описавший переживания и опыт любви, которая всегда объединяет то, что из-за нашего неведения подвержено разлуке. Его слова показывают весь путь Тристана и Изольды, погруженных вначале в неутолимую волну желания, которая, рождаясь из простого, робкого признания, растет и приобретает силу... Сначала вздохи в одиночестве, потом надежда, затем наслаждение и сожаление, радость и страдание... Волна растет, доходя до своей вершины, до неистовой боли, пока не находит спасительную брешь, через которую все великие и сильные чувства сердца изливаются, чтобы раствориться в океане бесконечного наслаждения истинной Любви: "Даже такое опьянение ни к чему не приводит. Ибо сердце, неспособное сопротивляться, полностью предается страсти и, охваченное неутоленным желанием, вновь лишается сил... Ибо оно не понимает, что каждое удовлетворенное желание - лишь семя нового, еще более алчного... Что вихрь страсти, в конечном итоге, приводит к неизбежному, полному истощению сил. И когда все заканчивается, в душу, истерзанную вихрями желаний, понимающую, что она вновь остается опустошенной, закрадывается предчувствие иного, высшего наслаждения - сладости смерти и небытия, окончательного искупления, достижимого лишь в том чудесном царстве, которое тем больше от нас удаляется, чем сильнее мы стремимся туда проникнуть.
Можно ли назвать это смертью? Или это и есть сокровенное царство Мистерии, давшее семена любви, из которых выросли виноградная лоза и плющ, тесно переплетенные между собой и обвивающие могилу Тристана и Изольды, как рассказывает легенда?"

Оригинал статьи находится на сайте журнала "Новый Акрополь".

4. РОМАНЫ О ТРИСТАНЕ И ИЗОЛЬДЕ БЕРУЛЯ И ТОМА.
ПОЛЕМИКА С НИМИ В ТВОРЧЕСТВЕ КРЕТЬЕНА ДЕ ТРУА

Стихотворный роман о Тристане и Изольде сохранился, как известно, в виде неполных вариантов, принадлежащих перу нормандских труверов Беруля и Тома, а также двух небольших поэм — бернской и оксфордской редакций «Тристана юродивого». Кроме того, сохранились лиро-эпическое «Лэ о жимолости» Марии Французской и позднейший прозаический роман о Тристане.

Поскольку вариант Беруля более архаичен, но вместе с тем некоторые упоминаемые в нем реалии не существовали ранее 1191 г., и, следовательно, хотя бы часть текста Беруля написана уже после явно менее архаического варианта То"ма (созданного где-то в 70-х или 80-х годах), то возникла гипотеза о существовании двух авторов для различных частей рукописи, приписываемой Берулю (в первой части больше связи с фольклорной традицией и с chansons de geste, во второй — больше книжности, более индивидуализированы рифмы, больше эстетической утонченности; между частями имеются сюжетные противоречия, см.: Райно де Лаж, 1968); гипотеза эта, однако, не завоевала признания. Еще более архаический французский вариант восстанавливается на основании сохранившегося немецкого перевода Эйльхарта фон Оберге, а неполный текст Тома реконструируется с помощью немецкого — правда, весьма творческого— переложения, сделанного в начале XIII в. Готфридом Страсбургским, и норвежской саги о Тристраме и Исонде (20-е годы XIII в.), также восходящей к Тома. Тома упоминает некоего Брери как знатока сказания о Тристане, и, по-видимому, о том же Брери (Bledhericus, Bleheris) говорят Жиро де Барри в «Описании Камбрии» и один из продолжателей кретьеновской «Повести о Граале»; не исключено, что Брери был двуязычным кельтско-французским рассказчиком и что его не дошедшая до нас версия была на грани фольклора и литературы, на переходе от кельтской саги к французскому роману. Реконструируя французский «архетип», к которому можно было бы возвести все основные варианты, Ж. Бедье опирается главным образом на текст Беруля, а Шепперле — на Эйльхарта фон Оберге, но оба привлекают и другие материалы, в частности бодее позднюю прозаическую версию.

Со времени Ж. Бедье, как мы знаем, принято противопоставлять «общую версию» и «куртуазную», относя к первой Беруля, французский источник Эйльхарта и бернского «юродивого Тристана», а ко второй — Тома (и Готфрида), а также оксфордского «Тристана юродивого». Однако это привычное деление признается далеко не всеми. Например, П. Жонен находит у" Беруля гораздо больше элементов куртуазности, чем у Тома, а у Тома — некоторые явные антикуртуазные черты (Жонен, 1958), Э. Кёлер и X. Вебер (Кёлер, 1966; Вебер 1976) видят в Тома выразителя не куртуазной, а «буржуазной» точки зрения. Для наших целей (сравнительно-типологических) роман о Тристане и Изольде интересен прежде всего как целое, ибо вся совокупность вариантов представляет ранний этап развития бретонского и вообще куртуазного романа. По ходу дела следует оговориться, что я под куртуазным романом (синоним рыцарского романа) понимаю нечто более широкое, чем произведения, строго выражающие куртуазную доктрину трубадуров или Андрея Капеллана. Авторы куртуазных романов могут отклоняться от этой доктрины, спорить с ней или ее сильно модифицировать, но оставаться при этом авторами куртуазных романов, представителями куртуазной литературы. Более того, следует признать, что художественные достижения, куртуазного романа, имеющие подлинное общечеловеческое звучание, связаны с выходом за-рамки собственно куртуазной доктрины; они либо еще не выразили ее со всей полнотой и точностью, не сумели подчинить ей традиционный сюжет (романы о Тристане и Изольде), либо уже переросли ее, поняв ее ограниченность и недостаточность («Повесть о Граале» Кретьена де Труа). Кроме того, собственно куртуазные концепции вроде провансальской fin"amors вырабатывались в связи с поэтической практикой лирических поэтов и применялись в быту в виде светских игр, условного этикета и т. п., но, перенесенные на эпический простор романа, они не могли не обнаружить в той или иной мере свою известную утопичность, не натолкнуться на непредвиденные противоречия, на необходимость дополнения и изменения самой этой доктрины. Сказанное, однако, не должно умалять значения куртуазных концепций для развития, романной проблематики, элементов психологического анализа и т. д. (см. выше о средневековых теориях любви как идеологической предпосылке куртуазной литературы). Возвращаясь к романам о Тристане и Изольде, я хотел бы прежде всего сказать, что здесь традиционный сюжет известным образом доминирует над его интерпретацией в той или иной версии, что и Беруль и Тома в гораздо большей степени следовали традиционному сюжету, чем Кретьен и некоторые другие более поздние авторы.

Самое замечательное в романах о Тристане и Изольде — это сам их сюжет, непосредственно выражающий чудо индивидуальной любви (метонимизированный или метафоризированный колдовским напитком) как трагической стихии, обнажающей «внутреннего» человека в эпическом герое и разверзающей пропасть между стихией чувств и нормами социального поведения, между личностью и социальной «персоной», личностью и общепринятым необходимым (в его необходимости нет сомнений в романе) социальным порядком.

Так же как и в романах античного цикла (прямое влияние здесь ничтожно — см.: Жонен, 1958, с. 170—175 — в этом смысле романы-о Тристане стоят с ними на одной ступени), любовь рисуется здесь как роковая страсть, как веление судьбы, перед которой человек бессилен, и как разрушительная стихия для любящих и для их окружения. Даже когда эпический герой «строптив» или «неистов» (чего нельзя сказать о сдержанном Тристане), он остается всегда в рамках своей социальной персоны, не вступает в конфликт ни с самим собой, ни с укорененным социальным порядком. Тристан, до того как он испил роковой напиток -и полюбил Изольду, был подлинным и, можно сказать, образцовым эпическим героем — победителем чудовищ (Морхольта и дракона), защитником интересов родной страны, не желающим платить дань врагам, идеальным вассалом своего дяди-короля и его достойным наследником.

Я уже отмечал, что первая (вводная) часть романа имеет характер образцовой "богатырской сказки и представляет собой не позднейшее добавление к ядру сюжета, а ту эпическую сти- хию, из которой сюжет романа постепенно кристаллизовался. Как только Тристан полюбил Изольду, он совершенно переменился, стал рабом своей страсти и невольником своей судьбы.

В дальнейшем все его «подвиги» служат только спасению Изольды и себя, ограждению своих с ней незаконных отношений от слежки любопытных, интриг недоброжелателей, преследования со стороны Марка, короля и законного супруга Изольды. Таков богатырский прыжок Тристана, спасающий его от казни, победа над похитителями Изольды, соглядатаями и т. п. Последнюю, смертельную рану Тристан получает в бою, к которому его принудил Тристан Малый, апеллируя к любви Тристана к Изольде. Во второй (основной) части романа мы видим Тристана не столько с мечом как доблестного рыцаря в сражениях и поединках, сколько в качестве участника хитроумных «новеллистических» проделок ради устройства свидания с Изольдой или введения в заблуждение Марка, причем не раз в различных шутовских обличьях (прокаженный, нищий, безумец), служащих маскировкой. Враждебные Тристану придворные и вассалы короля встречают бескомпромиссный отпор со стороны Тристана и описаны с известной антипатией со стороны повествователя, но к Марку Тристан и Изольда, хотя и обманывают его постоянно, испытывают известный пиетет, Марк, в свою очередь, любит не только Изольду, но и Тристана, рад возможности быть к ним снисходительным, готов им сдова доверять, но вынужден считаться с окружением, которое как бы стоит на страже его чести.

Тристан и Изольда признают незыблемость своих социальных статусов и нисколько не покушаются на социальный порядок, как таковой. С другой стороны, они не испытывают и раскаяния как грешники перед богом, поскольку зло само" по себе не входит в их намерения (упор на субъективное намерение в оценке греха характерен для большей терпимости XII в.), и; они чувствуют себя подчиненными высшей силе (о трактовке-греха и раскаяния в романе см.: Пайен, 1967, с. 330—360). При этом не только добрый отшельник Огрин сочувствует грешникам (в версии Беруля), но и «божий суд» склоняется в их пользу, несмотря на всю двусмысленность клятвы Изольды.

Таким образом, торжествует концепция любви как роковой и разрушительной силы, по отношению к которой основные-действующие лица, т. е. Тристан, Изольда, Марк, а также жена Тристана, Изольда Белорукая, являются жертвами. То, что-здесь рисуется именно трагедия индивидуальной страсти, подчеркивается как раз неудачной женитьбой Тристана: совпадение имен Изольды Белокурой и Изольды Белорукой в сочетании с невозможностью для Тристана забыть в объятиях жены свок любовницу и даже выполнять свои супружеские обязанности — все это указывает на безнадежность замены при наличии такою индивидуальной страсти. Несовместимость страсти с субстанциональными условиями жизни, ее действие как хаотической силы, разрушающей социальный космос, имеет естественным следствием трагическую гибель страдающих героев; только в смерти; они могут соединиться окончательно.

Вторая, чисто «романная» часть повествования представляет прямую антитезу первой — эпической; нет места для их синтеза.

Из сказанного вполне очевиден смысл самого сюжета независимо от дополнительных штрихов того или иного варианта.. В -античной «триаде» тенденции к изображению трагических: страстей только оттеняли те или иные эпизоды классических; античных эпических сюжетов, а здесь сам сюжет составил главный уровень выражения. Чтобы изменить основной смысл романа, нужно было"изменить достаточно существенно его сюжетный остов, этого не сделали ни Беруль, ни Тома; на экспериментальную ломку сюжета ради изменения всего смысла решился впоследствии Кретьен де Труа.

Сюжет Тристана и Изольды, как мы знаем, -имеет специфические кельтские корни, в его кельтских прототипах уже имели место «треугольник» (с акцентом на противопоставление старого» короля и молодого любовника) и любовная магия, фатально» подчиняющая героя, но там не было. еще изображения чувств; и конфликта душевной жизни человека с социальным контекстом его жизни. Мы не можем поэтому исключить дополнительного влияния любовной лирики, в которой раньше, чем в романе, произошло открытие «внутреннего человека». Обращает нш себя внимание и сходная общая ситуация в романе о Тристане-и Изольде и в провансальской лирике, где высокая любовь, как, правило, адресовалась чужой жене, чаще всего жене высокопоставленного лица, иногда сюзерена рыцаря-поэта.

Нам известна теория Дени де Ружмона (см.: Ружмон, 1956) "О том, что сюжет Тристана и Изольды есть куртуазный миф, иллюстрирующий нарочитую, экзальтированную любовь-страдание трубадуров, якобы скрывающую -тайное тяготение к смерти; меч, лежащий в лесу между Тристаном и Изольдой, по мнению Ружмона,— запрет на реальность любви. (Имеется попытка другого автора в духе куртуазного assag, т. е. своеобразного ри-.туала невинных объятий е дамой, трактовать и отношения Тристана со второй Изольдой, см.: Пайен, 1967, с. 360.) Элементы куртуазности в самом сюжете видит и В. М. " Козовой, частично следующий за Ружмоном в своей в целом прекрасной вступительной статье к советскому изданию знаменитой компиляции Ж. Бедье (Козовой, 1967). Между тем Ружмон не только напрасно связывает куртуазную поэзию трубадуров с дуализмом катаров; он затушевывает черты радости в мироощущении трубадуров и приписывает им концепцию любви-смерти, которая характерна не для трубадуров, а для более ранней арабской лирики, вряд ли влиявшей на «Тристана и Изольду» (романическая поэма «Вис и Рамин» Гургани, в которой Ценкер и Галлэ видели источник «Тристана и Изольды», также совершенно лишена этих пессимистических нот).

В отличие от поэзии трубадуров ни о каком воздержании в -отношениях с дамой в «Тристане и. Изольде» нет и речи, и эпизод с мечом, лежащим между ними, следует отнести к реликтовой сфере (может быть, к мотиву Тристана — заместителя в сватовстве; ср. Зигфрида в «Нибелунгах»). Тристан в противоположность куртуазным нормам воздерживается в отношениях с женой и не воздерживается в отношениях с возлюбленной, правда, платоническая сублимация у ранних трубадуров была не столь явной, но зато и сама куртуазная доктрина еще не.вполне утвердилась. Некоторая аналогия между ранними трубадурами и «Тристаном и Изольдой» возможна, но и такая аналогия скорее является не плодом влияния, а отражением общей ситуации — эмансипации любовного чувства вне брака, кото-рыи был обычно плодом различных «феодальных» расчетов. Са-мо изображение любви как стихийной силы, сугубо асоциальной, ведущей к трагедийным конфликтам, совершенно чуждо куртуазной доктрине с ее представлением о цивилизующей и социализующей роли любовного служения даме. Известная наивность в изображении только что открытого чуда индивидуальной страсти составляет особую прелесть истории Тристана и П. Жонен (Жонен, 1958) сделал попытку выделить из «общей версии», гипотетически близкой к «прототипу» (если таковои вообще существовал), текст Беруля, противопоставив его. оильхарту фон Оберге, вернее, несохранившемуся французскому оригиналу, с которого последним был сделан немецкий перевод. по мнению Жонена, Беруль не только следует традиции, но и воспроизводит непосредственно нравы и обычаи своего времени, например нормы божьих судов и статус деревни прокаженных (ср. предположение П. Ле Жантиля об отражении Берулем громких адюльтерных скандалов XII в.; см.: Ле Жантиль,. 1953—1954, с. 117); в отличие от Эйльхарта он уделяет неко-.торое место описанию чувств, изображает Изольду не пассивной сообщницей Тристана, а яркой личностью, все время проявляющей инициативу; на контрастном фоне жестокого преследования? влюбленных мелькают светлые картины охоты, игр и праздников, на которых Изольда пользуется всеобщим почитанием.. В этом П. Жонен даже видит известную «куртуазность» версии; Беруля. Однако в действительности проявления куртуазности Беруля очень трудно уловимы, чтобы говорить о них всерьез..

П. Нобль правильно отмечает, что неизбежные элементы «кур-туазности» проявляются только в артуровских эпизодах (смл Нобль, 1969; ср. также: Михайлов, 1976, I, с. 676—677). В этой связи отметим и попытку найти какие-то черточки куртуазно-сти у Эйльхарта (см.: Фурье, 1960, с. 38).

У Беруля как раз очень ярко выступают эпические мотивы-(окружающие Марка бароны и их взаимоотношения с королем прямо напоминают. атмосферу chansons de geste); у него, как: и у Эйльхарта, много второстепенных персонажей и эпизодов.. Важнейшая черта «общей версии» — придание первостепенного значения любовному напитку как главному источнику роковой любви и вместе с тем ограничение срока его^ действия (у Эйльхарта — четырьмя, а у Беруля - — тремя годами). Когда срок: действия напитка близится к концу, Тристан и Изольда, находящиеся в это время в изгнании в лесу Моруа, начинают ощущать, тяготы лесной жизни, ненормальность своего положения, начинают думать об обиде, нанесенной Марку, испытывают тоску, мечтают восстановить «нормальное» положение, нормальный социальный статус всех участников драмы. Роль советника и отчасти помощника в примирении с Марком исполняет отшельник: Огрин, полный сочувствия к невольным грешникам.

Такое возложение -ответственности на роковой напиток и судьбу -служит мотивировкой негативного освещения образов? придворных, преследующих влюбленных, ссорящих Марка с племянником — наследником Тристаном. Однако снисходительность повествователя к Тристану и Изольде не ослабевает и тогда» когда Изольда -обеляет себя. двусмысленной клятвой пред, «божьим судом» (она была только в объятиях Марка и нищего, который ее перенес через воду,— то был переодетый Тристан), и даже тогда, когда свидания возобновляются. Как бы сами страдания героев продолжают вызывать сочувствие. Беруль, как и Эйльхарт, излагает сюжет как рассказчик, не пытаясь создать его единую, строго непротиворечивую интерпретацию.

Более строгую и, по-видимому, действительно куртуазную по» «своим интенциям интерпретацию сюжета предлагает Тома в своем романе о Тристане.

А. Фурье (Фурье, 1960, с. -2\—ПО) настаивает на историко-географическом «реализме» Тома, который не только вставил историю Тристана в рамку квазиисторической схемы Гальфрида и Васа, но и сохранил историческую географию XII в. и отразил политические отношения Генриха II Плантагенета с кельтскими землями, с Испанией и т. д. Марка он представил английским королем (зато должен был отказаться от Артура, фигурировавшего в версии Беруля). В этом отношении, однако, нет резких различий с Берулем, живо передавшим некоторые особенности быта, обычного права и т. п. Важнее — известное рациональное композиционное упорядочение, устранение некоторых противоречий, освобождение от некоторых второстепенных персонажей и эпизодов, несколько большая забота о правдо- подобии. Основываясь на сохранившейся части текста Тома и его германоязычных перелагателях, можно отметить отказ от фантастического представления Морхольта великаном, от сказочных мотивов ласточек с золотым волосом Изольды и чудесной ладьи, знающей нужный путь, уменьшение роли колдовско-то питья, отказ от ограничения его определенным сроком и изъятие сцен, связанных с «раскаянием» Тристана после окончания. действия напитка (в частности, сцен с Огрином), замену целой труппы преследователей сенешалем Мариадоком, передачу Бранжьене функций возлюбленной Каэрдина и злопамятства по отношению к Тристану, сокращение эпизодов преследования героев и некоторое смягчение их жестокости, сокращение числа возвращений Тристана в Корнуэльс (опущен «Тристан юродивый»).

Сокращая некоторые эпизоды и упорядочивая композицию, Тома внес очень мало дополнительных мотивов. Важнейшие — трот любви, в котором любовники жили в изгнании, и зала со статуями Изольды и Бранжьены, выстроенная Тристаном, жогда он расстался с Изольдой. Эти мотивы непосредственно связаны с новой интерпретацией Тома. Тома почти совсем исключает внешние описания быта, празднеств, охоты и т. п., но зато надстраивает над чисто сюжетным планом «психологический» уровень любовной риторики и элементов анализа душевных переживаний в форме внутренних монологов действующих лиц, в первую очередь самого Тристана. Самоанализ Тристана дополняется анализом от имени автора. В сотнях стихов описываются колебания Тристана перед женитьбой и угрызения совести после женитьбы. Тома умеет описать душевные колебания и внутреннюю противоречивость, даже парадоксальность некоторых чувств, в частности смешения любви, ревности, обиды и тоски, которое Тристан испытывает после расставания с Изольдой, или заколдованного круга переживаний в связи с женитьбой Тристана, предпринятой с целью «лечения» любви браком. Тристану кажется, что Изольда забыла его и испытывает наслаждение в браке с Марком; досада и горечь влекут за собой попытку ненависти, которая оказывается столь же мучительной, как и любовь, однако спасительное равнодушие недостижимо. Он как будто влюбляется во вторую Изольду, но лишь из мучительного желания излечиться от любви к первой, однако бегство от скорби только обостряет скорбь, а присутствие второй Изольды снова усиливает любовь к первой и т. д. в том же духе. Дебатируются противоречия между правами любви и общественными ограничениями, жалостью и честью, душой и плотью. Разрыв между сердцем и телом, положение мужчины между двумя женщинами (Тристан между двух Изольд) и женщины между двумя мужчинами (Изольда между Тристаном и Марком) особенно занимают Тома-психолога. Такое развитие элементов психологического анализа специфично для куртуазного романа; сам уровень этого анализа у Тома никак не ниже, чем у Кретьена де Труа.

Тома в значительной мере привержен и самим куртуазным идеалам. Он прославляет любовь Тристана и Изольды. У него имеются намеки на зарождение чувства у героев еще до напитка, образ напитка из метонимического (как у Эйльхарта и Бе-руля) делается метафорическим, превращается в частный символ любовной страсти. Напиток перестает служить оправданием, но это нисколько не ослабляет, а только увеличивает сочувствие героям, чья любовь в значительной мере плод их свободного выбора. Поэтому у Тома нет и речи о раскаянии, а испытываемые героями угрызения совести выражают их чувство вины перед самой любовью. Поэтому жизнь любовников в ле. су трактуется идиллически, в совершенно ином духе, чем у Беруля: живя в лесной глуши, в гроте любви Тристан и Изольда испытывают упоение. Описание грота любви известно нам в основном по пересказу Готфрида Страсбургского (эта часть текста Тома пропала, а в норвежской саге грот только кратко упоминается); еще великаны платили дань таинству любви в этом гроте, а находящееся в центре грота в роли языческого алтаря хрустальное ложе испокон веков освящено служением богини любви. Описание прекрасной лужайки с цветами, источником, пением птиц и тремя липами в центре, вероятно, навеяно образом рая. Язычески одухотворенная любовь Тристана и Изольды рисуется на фоне девственной природы и в гармонии с ней. Когда Тристан и Изольда вынуждены расстаться, то Тристан с помощью великана устанавливает в пещерной зале статуи Изольды и ее подруги Бранжьены и поклоняется статуям, мысленно беседуя со своей отсутствующей возлюбленной.

Подобное обожествление возлюбленной, так же как черты языческого культа любви, несомненно, имеют прямую связь с куртуазной доктриной. В принципе оправдывая любовь Тристана и Изольды как великую страсть, одновременно чувственную» и возвышенную, Тома 6 определенный момент, в связи с расставанием Тристана и Изольды после периода жизни в лесу, разделяет неоплатоническим образом «плоть» и «душу»: теперь Марку принадлежит плоть Изольды, а Тристану — ее душа. Такое разделение отвечает куртуазной «норме». Куртуазная идеология ярко выразилась в эпизоде с Бранжьеной, проклинающей Тристана и своего возлюбленного Каэрдина за мнимую трусость: они якобы убежали от преследования Кариадо и не остановились даже, заклинаемые именем своих дам (на самом деле беглецами были их оруженосцы). Куртуазная любовь определенным образом связана с честью и доблестью. Это проявилось и в последнем поединке Тристана, когда он вышел на бой после обращения к нему как к рыцарю, испытавшему великую любовь.. Имеются и другие мотивы, указывающие на куртуазные влияния: обучение Тристана в детстве наукам и искусствам (игре на роге и арфе), вежество Тристана, ухаживающего за Изольдой (подарки, сочинение песен), и др.

Все эти, несомненно, куртуазные интенции Тома не могут, однако, превратить сюжет Тристана и Изольды в иллюстрацию к куртуазным доктринам, и куртуазная идеализация любви Тристана и Изольды в конечном счете только подчеркивает ее глубокий и безысходный трагизм.

В свое время Ж. Бедье писал, что «произведение Тома в основном представляет собой усилие придворного поэта ввести элегантность и светскую изысканность в -суровую и жестокую легенду» (Бедье, 1905, с. 52—53).

Тома, безусловно, пытался внести и собственно куртуазные идеалы, но сюжет этому сопротивлялся. Сопротивление сюжета и побудило некоторых исследователей прийти к парадоксальному выводу об антикуртуазности Тома. П. Жонен считает противоречащими куртуазным нормам бурные переживания героев, выходящие из-под контроля рассудка, ревность Тристана к Марку и страх Изольды перед мужем, поиски Тристаном другой женщины, вместо того чтобы удовлетвориться любовью издалека к первой Изольде, брань Бранжьены по поводу недостойного адюльтера, излишнюю чувственность героев и свойственное им состояние тревоги (Жонен, 1958, с. 282—326).

X. Вебер подчеркивает, что выражающая куртуазную концепцию «дизъюнкция» любовного томления и любовной реализации (разрыв между «сердцем» и «телом») подается у Тома слишком трагически и ведет к потере радости. За этим, по мнению X. Вебера, скрываются проявление более общего разрыва между «желать» и «мочь» (desir/poeir) и одновременно следствие ненавистного «случая», «судьбы», враждебной свободной-воле" индивида (отсюда делается вывод о- критике со стороны Тома куртуазных теорий с «буржуазных» позиций; см.: Вебер, 1976, с. 35—65). . В действительности позиция Тома просто отражает невозможность подлинно "куртуазной интерпретации более архаического предкуртуазного сюжета без его решительной ломки. Синкретизм чувственной и возвышенной любви, роковой характер любовной страсти, ведущей к страданию и смерти, заложены в самом ядре сюжета и совершенно неустранимы. Уважение к традиционному сюжету, в сущности, способствовало правдивости Тома.

В прекрасной статье. П. Ле Жантиля говорится, что куртуаз-ность не мешает Тома быть реалистом (Ле Жантиль, 1953— 1954, с. 21; ср. о «реализме» Тома: Фурье, 1960, гл. 1). Я бы избегал употребления этого термина в применении к средневековой литературе, но Ле Жантиль прав, подчеркивая объективный результат, к которому приходит Тома. Величие Тома как раз и заключается в том, что отчасти вопреки своим куртуазным идеалам и благодаря доступным ему средствам психологического анализа он сумел глубже Беруля и других раскрыть объективный характер трагедии Тристана и Изольды и тем самым продемонстрировать бессилие куртуазной доктрины найти выход из реальных коллизий индивидуальной любви в контексте средневекового социума (и — шире — в общечеловеческом плане).

Романы о Тристане и Изольде, с одной стороны, и творчество Кретьена де Труа — с другой, соотносятся как первый и второй этапы, ранний и «классический» в истории французского куртуазного романа.

Для Кретьена де Труа критическая переоценка сюжета Тристана и Изольды была исходным пунктом его собственного творческого пути. Из перечня ранних произведений Кретьена в начальных стихах «Клижеса» известно, что он сам написал «Повесть о короле Марке и Изольде Белокурой», но так как повесть эта не сохранилась, то осталось неизвестным, что она собой представляла: был ли это короткий стихотворный фрагмент типа лэ (может быть, эпизоды, в которых особую роль играл Марк) или настоящий роман. Учитывая дошедшую до нас ученическую «Филомену», можно предположить," что и к «Повести о короле Марке и Изольде Белокурой» Кретьена привел интерес к изображению трагической страсти, объединявшему античный цикл с тристановской традицией. Трудно решить, какова была в повести Кретьена интерпретация этой традиции. Ясно только, что в последующих произведениях Кретьена содержалась сознательная критика тристановской модели мира и что эта критика имела большое и весьма принципиальное значение.

В романах «Эрек и Энида» и особенно «Клижес» отношение к этому сюжету у Кретьена резко отрицательное, притом полемически заостренное.

Имеется целый ряд мест в романе «Эрек и Энида», которые являются отрицательными репликами на «Тристана и Изольду». Самая яркая из них — ироническое замечание о том, что «в эту первую ночь Энида не была ни похищена, ни заменена Бранжьеной».

С. Хофер (Хофер, 1954, с. 78—85) утверждает, что целый ряд сцен в романе «Эрек и Энида» восходит имплицитно к «Тристану и Изольде»; выход королевы в начале «Эрека и Эниды», по его мнению,—прототип выхода Изольды на охоту с Марком, появление перед алтарем Эрека с Энидой предвосхищает такую же сцену с Марком и Изольдой; лесная жизнь Тристана и Изольды находит отголосок в пребывании Мабо-нагрена и его возлюбленной в чудесном саду (у Тристана это вынужденно, а у Мабонагрена — добровольно) и т. п. Обращение Эниды с домогающимися ее любви графами, по мнению Хофера, контрастно ориентировано на поведение Изольды. Даже «малодушие» (recreantise) Эрека он склонен возводить к сосредоточению Тристана на Изольде. Находит Хофер и ряд лексических совпадений. У него есть и натяжки,4 но он, несомненно, прав в том, что скрытая полемика с «Тристаном и Изольдой» имеется в «Эреке и Эниде» и красной нитью проходит затем через творчество Кретьена.

Идеальная ллобовь в «Эреке и Эниде» — супружеская, так что жена является одновременно другом и возлюбленной; здесь осуждается такое погружение в любовь, которое отрывает от действия, ослабляет рыцарскую доблесть. Переход от адюльтера к супружеской любви сам по себе не гарантирует гармонии и не устраняет возможной коллизии чувства и социального долга, но автор мучительно ищет и находит вместе со своими персонажами достойный выход и оптимистический финал. Кроме того, Кретьен находит в «Эреке и Эниде» обоснование и место для продолжения Эреком подвигов, сравнимых с деяниями эпических героев, что восстанавливает слабеющую (в «Тристане и Изольде») связь с эпическим наследием. Я пока отложу дальнейшее рассмотрение этого программного произведения Кретьена и обращусь к следующему роману — «Клижес», имеющему в значительной степени «экспериментальный» характер и явно задуманному и осуществленному (это признают, начиная с Фёр-стера, все исследователи) как антитеза «Тристана и Изольды», своеобразный «Антитристан», или «Неотрист. ан», в котором энергично оспаривается концепция роковой разрушительной страсти. В «Клижесе» имеется четыре очень существенных полемиче-ческих упоминания «Тристана и Изольды». Кроме того, имеется целый ряд параллелей, которые С. Хофер, например, считает вполне сознательными со стороны Кретьена (см.: Хофер, 1954, с. >112— 120). К числу этих параллелей относятся сам принцип деления на две части (история родителей героя/история героя), любовный треугольник с участием дяди и племянника, морское путешествие, мотив волоса возлюбленной (Изольды и Соредамор), колдовской напиток, наперсницы (Бранжьена и Фессала), временные отъезды Тристана и Клижеса. А. Фурье приводит и другие сходные детали. Он считает, что в «Клижесе» широко использованы и общая версия, и куртуазная, но полемика ведется специально против куртуазной версии Тома (Фурье, 1960, с. 111—178). X. Вебер, автор специальной диссертации "«Кретьен и поэзия о Тристане» (см.: Вебер, 1976), считает,- что полемически поставленная в «Клижесе» проблема единства телесной и душевной жизни («тела»/«сердца») уже фигурировала эксплицитно в романе Тома. Выявление отдельных параллелей имеет, конечно, значение только при выявлении общего полемического замысла Кретьена. Я бы к этому добавил, что все существенные элементы «Клижеса» восходят к сюжету Тристана и Изольды.

Действительно, следуя построению «Тристана и Изольды», Кретьен вводит в качестве первого звена историю родителей Тристана — Александра и Соредамор. В их отношениях не было резкого перехода от равнодушия или даже враждебности к страстной, неистребимой. любви после случайно выпитого напитка. Их чувства развивались постепенно, так что они не сразу его осознали; поведение обоих юношески робко и деликатно, делу помогает сочувствующая им королева Гениевра. Внешнее сходство с «Тристаном» подчеркивается тем, что любовь их вспыхивает на корабле, но нет никакого магического наиитка. В качестве «случайности» и «судьбы» любовный напиток вызывает протест Кретьена. «Напиток» для Кретьена — это слишком внешний повод для возникновения любви, и он пытается мотивировать возникновение любви естественным образом, прибегая для этого к средствам психологического анализа, пусть даже схоластически прямолинейным, восходящим к риторике Овидиева типа. Прорыв любовного чувства стимулируется совсем иной реалией, более скромной и естественной — золотым волосом Соредамор, вшитым в рубашку Александра (возможно, полемический намек на золотой волос Изольды, принесенный ласточкой во дворец короля Марка).

М. Лазар (Лазар, 1964, с. 213) правильно отметил, что первая любовная история (родителей) описывает, а вторая (главных героев) осуществляет полемику.

Основные герои романа — греческий принц (-сын Александра) и кельтская принцесса, как уже отмечалось, связаны таким же «треугольником» с новым греческим императором Алисом, дядей Клижеса, как Тристан и Изольда с Марком. Клижес — племянник и наследник Алиса. Алис вынужден дать обещание не жениться, чтобы не иметь другого наследника, но нарушает договор и сватается к германской принцессе Фенисе. Эти подробности делают Алиса отрицательным персонажем и как бы освобождают Клижеса от уважения к нему, от внутренне мотивированного чувства долга. Тем не менее Клижес участвует в сватовстве н в борьбе с саксонским герцогом, также претендующим на руку Фенисы. Так же как Тристан, Клижес проявляет доблесть в «добывании» Фенисы— отбивает ее у похитивших девушку саксонцев и побеждает в поединке самого саксонского герцога. Любовь его к Фенисе возникает столь же естественным и деликатным образом, как любовь Александра к Соредамор.

Фениса, полюбив Клижеса, сама противопоставляет свою позицию позиции Изольды, возмущаясь тем, что Изольда принадлежала двум мужчинам. «Тот, кто владеет сердцем, пусть владеет и телом» (ст. 3164).

Кроме того, Фениса явно не хочет быть игрушкой в руках рока, она стремится к активному выбору по своей свободной воле, к активному поиску выхода из тупика. А. . Фурье рассматривает Фенису как сторонницу куртуазной доктрины в качестве идеологического основания для соблюдения социальных условностей и чести королевы, чем пренебрегала Изольда,— мне это кажется натяжкой. Скорее Фениса ищет честного пути -избавиться от условностей, не нарушая морали.

X. Вебер считает, что Кретьен ищет компромиссный, выход нз трагического раздвоения тела/сердца и трагической власти случая-судьбы за счет превращения объективной категории бытия в «стратегию». Напиток, например, становится у него орудием интриги. Глагол «не мочь» (ne poeir), выражавший ситуацию Тристана, здесь ловко перенесен на императора Алиса, от которого Фениса решила окончательно ускользнуть (да и власть императора чисто формальная, в чем Вебер видит параллель к соединению/разъединению «тела» и «сердца»). Фениса заставляет «случай» (судьбу) служить себе не на горе, а на пользу, в результате чего трагический мотив становится комическим (подробнее см.: Вебер, 1976, с. 66—85). Как бы ни трактовать «Тристана и Изольду» Тома, в качестве куртуазной версии или нет (как считают Жонен и Вебер, см. выше), совершенно очевидно, что Кретьен здесь спорит и с Тома, и с провансальским fin"amors (о критике в «Клижесе» fin"amors см.: Лазар, 1964, с. 213—232).

Не имея возможности сразу избавиться от нелюбимого: мужа и официально стать женой Клижеса, Фениса прибегает к колдовству и хитрости. Отвергнутый было колдовской напиток появляется теперь на арене, но в отрицательной функции. Приготовленное кормилицей зелье должно «открепить» императора-мужа от Фенисы, напиток обрекает его на то, чтобы быть способным к любовному соединению с женой только в воображении, во сне. (В этом пункте роман Кретьена, отклоняясь от три-становского сюжета, странным образом совпадает с романической поэмой «Вис и Рамин» Гургани, в которой отдельные исследователи видят источник «Тристана и Изольды»: колдовской талисман кормилицы-колдуньи вызывает бессилие Мубада, старого мужа Вис.) Для соединения со своим возлюбленным Фениса притворяется мертвой и перенесена Клижесом в специальную башню с садом, где оба наслаждаются счастьем. Ж. Фраппье сравнивает этот сад с лесом и гротом любви, в котором спасаются Тристан и Изольда. Если принять это сравнение, то можно сказать, что Тома стоит на стороне «природы» (естественный фон для естественных чувств), а Кретьен — на стороне «культуры».

Сюжет мнимой покойницы, вероятно заимствованный Кретье-ном из книги, найденной в соборе Святого Петра (см.: Фраппье, 1968, с. МО), был широко известен в средние века; он был впоследствии использован в итальянской новелле и в «Ромео н Джульетте» Шекспира. Прибегая к такому «новеллистическому» выходу из тупиковой ситуации ради осуществления свободной воли и сердечных «прав», Фениса действительно предвосхищает героинь литературы европейского Ренессанса. Правда, к хитростям прибегали и Тристан с Изольдой чтобы устраивать свидания, но Фениса в отличие от них пользуется хитростью для того, чтоб раз и навсегда освободиться от ложной и недостойной ситуации. Когда тайник случайно обнаружен (ср. аналогичный мотив лесной жизни корнуэльских любовников) и влюблённым приходится бежать под защиту короля Артура, то, на их счастье, разгневанный Алис задохнулся от ярости и герои могут открыто в качестве царствующих особ вернуться в Константинополь (совершенно как Вис и Рамин у Гургани).

Переосмысление сюжета «Тристана и Изольды» в «Клижесе» весьма наглядно выражается на уровне композиции, поскольку те же самые синтагматические звенья подвергаются перестановке, переакцентировке, перемене функций. В «Тристане и Изольде» за циклом эпизодов, в которых любовники с помощью различных ухищрений устраивают свидания, чтобы затем вновь расстаться, следуют их совместная жизнь в изгнании в лесу, затем длительная мучительная разлука и, наконец, смерть как случайность и вместе с тем естественный венец их трагической судьбы. В «Клижесе» «разлука» как проверка прочности чувств предшествует попыткам соединиться, а серия хитроумных свиданий стягивается в один эпизод решительного объединения любящих. Этот эпизод представляет одновременно добровольную (B отличие от вынужденной в «Тристане») изоляцию от общества (не в лесу и гроте, а в саду и башне). Не подчиняясь судьбе, а держа постоянно инициативу в своих руках, герои саму смерть превращают в некий спасительный трюк: имитируя смерть, Фениса обеспечивает счастливую совместную жизнь. В действительности «вместо» них умирает их враг, и изоляция кончается. Такие разные звенья, как «устройство свиданий», «жизнь в изоляции» и «смерть», объединяются между собой и с таким распределением функций, которое обеспечивает happy end.

В общем и целом переосмысление тристановского сюжета и особенно интерпретация Тома в «Клижесе» Кретьена не могут быть признаны убедительными, поскольку Кретьену не удалось ни избавиться от колдовских мотивов, ни уменьшить роль случайностей; его художественная полемика является экспериментально-рассудочной и в этом смысле ограниченной. Вместе с тем эта переоценка тристановского сюжета помогла Кретьену создать роман иного типа, с сознательным использованием несколько модифицированных куртуазных концепций. Отмеченные выше в скобках совпадения с «Вис и Рамином» заставляют задуматься о каких-то общих источниках или «бродячих мотивах». Эти совпадения, между прочим, опровергают мнение П. Галлэ, выводящего «Тристана и Изольду» из «Вис и Рамина», о том, что Кретьен в «Клижесе» критиковал традицию Тристана как «незападную».

Отголоски «Тристана» можно, найти и в последующих романах Кретьена, и не всегда в столь строго полемическом контексте. В частности, в «Ланселоте» как бы воспевается адюльтер Ланселота и Гениевры, жены короля Артура, и сама ночь любви Ланселота и Гениевры с кровавыми простынями от ран Ланселота является калькой с одного из эпизодов повести о Тристане и Изольде. Впрочем, Ланселот остается в отличие от Тристана деятельным рыцарем, спасителем несчастных пленников Мелеагана и т. д., любовь к Гениевре только вдохновляет его на подвиги большой социальной ценности.

С. Хофер находит целый ряд повествовательных аналогий «Ланселота» с «Тристаном и Изольдой» (сходство в положении Марка и Артура, Морхольта и Мелеагана и многое другое) и считает, что Кретьен здесь прямо исходит из романа Тома, который, в свою очередь, представляется С. Хоферу инспирированным Элеонорой Аквитанской приложением провансальских куртуазных теорий к роману, их «эпизацией». Следует, однако, подчеркнуть, что Хофером недооценено кардинальное расхождение между «Ланселотом» и «Тристаном», которое как раз заключается в трактовке влюбленности Ланселота не как препятствия к его рыцарской активности (такое, может, еще было в «Эреке и Эниде»), а как прямого и главного источника героического вдохновения и рыцарской доблести.

Переходим к рассмотрению основных бретонских романов Кретьена и новой «классической» формы проблемного куртуазного романа, который они представляют. Мы практически исключили из этого рассмотрения уже описанный выше «Клижес» как роман сугубо «экспериментальный» . и соединяющий собственно бретонские мотивы с византийскими и иными.

Кельтское сказание о Тристане и Изольде было известно во многих обработках. Среди самых старых - дошедшие до нас отрывки поэм, действие которых совершается в землях Корнуэльса, Ирландии, и Бретани. В предыстории Тристана легенда об его отце, погибшем при защите своей земли, об умершей от горя матери при рождении сына, самое имя которого - Тристан означает «печальный» (triste).

Роман о Тристане и Изольде был самым любимым и целых триста лет самым распространенным в средневековой Европе. Его первые стихотворные обработки относятся к ХII веку и связывают с традициями кельтских фольклорных преданий. Из Франции сюжет «перекочевывает» в немецкую, английскую, испанскую, польскую, норвежскую литературу. История эта зазвучала даже на греческом и белорусском языках. Родители называли своих детей Тристанами и Изольдами, несмотря на отсутствие в святцах этих имен. Как Ромео и Джульетта Тристан и Изольда - синонимы влюбленных. Эпизоды их трагических жизней переходят из рукописей на старинные гобелены, тканые копры, расписные кубки, дворцовые фрески, картины. Не одно поколение юношей и девушек разных сословий училось культуре чувства на этом примере.

И все-таки, невзирая на поистине всенародную симпатию, никакой из пергаментов не донес до нас сюжет романа целиком. Его пришлось восстанавливать из отдельных частей, эпизодов, фрагментов текста XII-XIII веков. Сделал это на рубеже XIX-XX веков французский ученый-филолог Жозеф Бедье.

По сравнению с эпической поэмой роман поражает прихотливостью сюжета. Изложение истории роковой любви Тристана и Изольды заторможено многочисленными препятствиями, которые любящим предстоит преодолеть верностью, преданностью, а то и хитростью. Рыцарь Тристан, вассал короля Корнуэльса Марка, сватает для него ирландскую принцессу - Изольду Белокурую. Взаимная любовь делает их жизни цепью непрерывных радостей и мучений.

Эпизоды романа рисуют нам жизнь средневековья с почти зримой конкретностью. Автор с особым удовольствием отмечает хорошо сделанную работу - крепкие и красивые строения из обтесанных и крепко сложенных камней, искусную игру на арфе уэльского жонглера, умение моряка читать по звездам. Его восхищает любое мастерство. И хотя Тристан храбр и доблестен в ратных подвигах, он прибегает к ним скорее по необходимости, чем по желанию. Картины войны печальны. Когда Тристан приезжает в Бретань он видит опустошенные поля, деревни без жителей, разрушенные поля. Отшельник, к которому он обращается с вопросом о причинах бедствия, отвечает, что некогда богатая пашнями и пастбищами страна разорена рыцарями соседа-графа, и добавляет с горечью: «Уж такова война».

Любовь - главный мотив романа. Многочисленные определения любви рассыпаны на его страницах: это «страсть, жгучая радость и бесконечная тоска и смерть», это «жар лихорадки», «путь без возврата», это «желание, влекущее неудержимо, точно конь, закусивший удила», это «чудесный сад, о котором под звуки арфы говорят песни», это «блаженная страна живых» ... И, может быть, самое сильное в романе - то, что любовь предстает в нем как великое чудо. В прямом, самом простом смысле - это чудо волшебного напитка. Когда Тристан просит руки Изольды для своего дяди короля Марка, мать принцессы, провожая ее в долгую дорогу, поручает служанке Бранжьене кувшин с приворотным зельем: «Девушка, - говорит она ей, ты последуешь за Изольдой в страну короля Марка; ты любишь ее верной любовью. Возьми же этот кувшин и спрячь его так, чтобы ничей глаз его не видел и ничьи уста его не коснулись. Но когда наступит брачная ночь, налей в кубок этого вина, настоянного на травах, и поднеси королю Марку и королеве Изольде так, чтобы они выпили вместе. Да смотри, дитя мое, чтобы после них никто не отведал этого напитка, ибо такова его сила, что те, которые выпьют его вместе, будут любить друг друга всеми своими чувствами и всеми помыслами навеки, и в жизни, и в смерти».

Отведав на корабле в жаркий полдень этого зелья, Тристан и Изольда забывают все на свете. Здесь видится наивная уловка средневекового автора, пытающегося примирить естественное право на любовь с еще крепким понятием феодального долга вассала перед господином, невесты и жены ­перед законным супругом. С героев романа словно бы снимается ответственность за ложь и измену, которые они творят. Волшебный напиток позволяет им оставаться правыми и благородными перед правым и благородным королем Марком, отечески привязанным к Тристану.

Но, читая роман, мы подмечаем зарождение любовного чувства у молодых людей много раньше, чем они оказываются на корабле. В Ирландии, куда приплывает Тристан, чтобы победить огнедышащего дракона, Изольда влюбляется в Тристана с первых встреч. И нисколько не удивительно, что в открытом море, где штиль застигает и задерживает корабль, они уже не могут противостоять любви: «Изольда любила его. Она хотела его ненавидеть; разве не пренебрег он ею оскорбительным образом? Она хотела его ненавидеть, но не могла... С тревогой следила за ними Бранжьена, видела, что они отказываются от всякой пищи, всякого питья, всякого утешения, что они ищут друг друга, как слепые, которые тянутся друг к другу ощупью. Несчастные! Они изнывали врозь, но еще более страдали, когда, сойдясь, трепетали перед ужасом первого признания».

Влюбленные осознают незаконность и трагическую безысходность своей любви. Однако это ощущение придает их чувству и оттенок самопожертвования, готовности заплатить за любовь не только житейским благополучием, но и жизнью. При всей двусмысленности ситуации, в которой оказываются герои, вынужденные непрерывно изобретать хитрости, чтобы встречаться, их страсть нисколько не похожа на банальную интригу ловких любовников. Это именно страсть - чувство всепоглощающее и губительное. Средневековый автор уже великолепно владеет изображением ее свойств, страдание любви мучительно и одновременно притягательно.

Глубокое проникновение в психологию любовного чувства - свойство настоящей литературы и романа как жанра.

Сегодня может показаться удивительным, как художник XII века сумел понять и изобразить перипетии страсти. Самопожертвование в ней может соседствовать с себялюбием, вслед за верностью идти искушение изменой. Так, Тристан, скитаясь по морям и странам и не получая никакой вести из Корнуэльса, приходит к мрачным мыслям: «Я истомлен и устал. Госпожа моя далеко, никогда я ее не увижу. Почему в течение двух лет не послала она искать меня повсюду? Погремушка волшебной собачки оказала свое действие. Изольда меня забыла. Неужели я никогда не забуду ту, которая меня любила? Неужели не найду никого, кто бы уврачевал мое горе?»

Именно этими сомнениями, а не корыстными расчетами или новым чувством, продиктовано опрометчивое решение Тристана принять предложение правителя освобожденной им страны и жениться на его дочери, носящей то же имя, что и его любовь:

« - Друг, не знаю, как выразить тебе мою любовь. Ты мне сохранил эту страну, и я хочу отблагодарить тебя. Дочь моя, Белокурая Изольда, происходит из рода герцогов, королей и Королев. Возьми ее, я отдаю ее тебе.

Я принимаю ее, сеньор, - ответил Тристан».

Предупрежденные заранее, мы готовимся к тому, что Тристан так и не сможет изменить своей единственной возлюбленной. В день пышной свадьбы он с тоской глядит на перстень из зеленой яшмы - подарок Белокурой Изольды. Сделав несчастной свою красавицу-жену, он еще более несчастен сам. Умирая более от тоски, чем от полученных в сражении ран, он зовет к себе свою Изольду. Надежный друг отправляется за ней в далекий Корнуэльс. По договоренности с Тристаном он должен поднять белые паруса в случае, если Изольда согласится плыть к Тристану, и паруса черные - если ее не будет на корабле. Но жена Тристана Изольда Белокурая слышит уговор и задумывает месть. «Опасен женский гнев - сетует автор, - каждый должен его остерегаться! Чем сильнее женщина любила, тем ужаснее она мстит. Быстро рождается любовь женщины, быстро рождается и ее ненависть, и, раз загоревшись, неприязнь держится упорнее дружбы. Женщины умеют умерять свою любовь, но не ненависть».

Изольда Белокурая обманывает Тристана - говорит, что корабль идет под черными парусами. И Тристан не может больше «удерживать свою жизнь», он умирает. Умирает с горя по своему милому и сошедшая на берег Изольда. Король Марк перевозит тела любящих в Корнуэльс и велит похоронить их В двух могилах. Однако ночью из могилы Тристана вырастает благоухающий цветами куст терновника и уходит в ложе Белокурой Изольды. Его трижды пытаются уничтожить, но тщетно. Так в поэтической форме утверждается в романе мысль о том, что любовь побеждает смерть.

Бессмертным роман о Тристане и Изольде делают его великие идеи:

Природная любовь сильнее человеческих законов;

Любовь сильнее смерти.

Волшебный напиток и зеленая ветвь соединили могилы Тристана и Изольды - фантастические образы, несущие глубинный философский смысл.

Роман «Тристан и Изольда» - не единственное классическое произведение Средневековья. И другие образы рыцарской литературы вошли в сокровищницу мировой культуры. В рыцарском романе, как в потоке реки, слились разные течения. Античность, христианство, язычество, феодальный менталитет причудливо переплелись в сюжетах. Точные этнографические писания соседствуют в них с фантастикой. Безымянные «коллективные» авторы древних легенд - с именами создателей, имеющих биографию. Нам важно подчеркнуть, что рыцарский роман в пору позднего средневековья сложился как жанр. У него есть собственные типы сюжетосложения, свои законы и мир (это сюжет страсти и сюжет приключения), свое романное мышление, приемлющее ЧУДО, как возможность «встречи» материального и запредельного миров, вечное время и расширяющееся пространство, свой набор известных образов, стилистика, язык.

Куртуазный роман делится на три основные цикла в соответствии с тремя типами сюжетов, которые они разрабатывают: античный, бретонский (артуровский цикл, романы о Святом Граале, Тристане и Изольде) и византийско-восточный.