ПИСЬМА ИЗ ВТОРОГО ЗАГРАНИЧНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ (1777-1778)
Теперь вы уже знаете, что мы сюда благополучно приехали. Благодарю бога, жена очевидно оправляется. Я имею причины ласкаться, что привезу ее к вам здоровую. Лечить ее взялся первый здешний доктор Деламюр. Он здесь в превеликой славе, которую заслужил совершенно исцелением многих от претяжких болезней. Счастливый его успех в лечении произвел такую к нему доверенность, что все чужестранцы ищут помощи у него, предпочтительно перед другими докторами, коих число в Монпелье до семидесяти простирается. Теория его соединена с практикою весьма многих лет. Он целую неделю ходил к нам по два раза на день для того только, чтоб, не давая еще никаких лекарств, примечать натуру больной и чтоб по ней расположить образ лечения. Он дает ей теперь всякий день поутру бульон, который должен отнять остроту от крови и укрепить нервы, а потом хочет ей дать всю полную дозу (прием) известного от глистов лекарства, купленного королем в Швейцарии. (Мимоходом должен я сказать, что данное Сент-Жерменем лекарство не имело никакого действия, и я теперь уверен, что он не иное что, как первый в свете шарлатан.) Не можешь себе представить, друг мой сестрица, в каком мы теперь городе. Монпелье можно назвать по справедливости больницею, но такою, где живут уже выздоравливающие. Как приятно видеть людей, у коих на лице изображена радость, ощущаемая при возвращении здоровья. Множество чужестранцев всяких наций и французов из других провинций съехалось сюда на зиму для здоровья. И действительно, здешнего климата нет в свете лучше. Всякий день мы ходим на гульбище, где встречаем множество людей. Время теперь такое, как среди лета. Не только до шуб, ниже до муфт дело не доходит. Видно, что господь возлюбил этот край особенно. Я поговорю с тобою после о здешнем обществе и о нашем знакомстве, а теперь напишу тебе наш журнал, или лучше сделаю, коли пробегу коротко большие города, не упоминая о ночлегах наших по маленьким местечкам.
[…] Полмили от Мангейма въехали мы во Францию. Первый город Ландо, крепость знатная. При въезде в город ошибла нас мерзкая вонь, так что мы не могли уже никак усомниться, что приехали во Францию. Словом, о чистоте не имеют здесь нигде ниже понятия, - все изволят лить из окон на улицу, и кто не хочет задохнуться, тот, конечно, окна не отворяет. Наконец приехали мы в Страсбург. Город большой, дома весьма похожи на тюрьмы, а улицы так узки, что солнце никогда сих грешников не освещает. Правду сказать, что в сем городе для вояжеров много есть примечательного. Мы видели мавзолею du Marechal de Saxe - верх искусства человеческого. При нас была отправляема у них панихида по всем усопшим, то есть наша родительская. Великолепие было чрезвычайное. Я с женою от смеха насилу удержался, и мы вышли из церкви. С непривычки их церемония так смешна, что треснуть надобно. Архиерей в большом парике, попы напудрены, словом - целая комедия. Между прочими вещьми примечательна в Страсбурге колокольня, уже не Ивану Великому чета. Высота ее престрашная, она же вся сквозная и дырчатая, так что, кажется, всякую минуту готова развалиться. Я не описываю всего, что мы видели, потому что описание мое заняло бы много места. Я делаю особливый журнал нашего вояжа. Из Страсбурга поехали мы в Безансон, город большой, но также темный. Надобно, однако ж, отдать справедливость французам, что дороги щегольские, мостовая, как скатерть. Потом приехали мы в Бресс (Bourg en Bress), Город изрядный, коего жители также по уши в нечистоте. Напоследок Лион остановил нас на целую неделю. Город превеликий, премноголюдный и стоит внимания. Я поговорю о нем побольше. В него приехали мы ночью, и на первой к нему почте адресованы были от почтмейстера в h?tel garni, куда мы въехали. Хотя почтмейстер уверял нас, что мы в этом отеле будем divinement bien, однако мы нашлись в нем diablement mal, так, как и во всех французских обержах, которые все перед немецкими гроша не стоят. Во-первых, французы почивают на перяных, а не на пуховых тюфяках и одеваются байкою, которая очень походит на свиную щетину. Представь себе эту пытку, что с одной стороны перья колют, а с другой войлок. Мы с непривычки целую ноченьку глаз с глазом не сводили. Лион лежит на реках Роне и Соне. По берегу Роны построена линия каменных домов прекрасных и сделан каменный берег, но гораздо похуже петербургского. Сия ситуация делает его очень похожим на Петербург, тем наипаче, что Рона не много уже Невы. В окружности города превысокие горы, на которых построены великолепные монастыри, загородные дома с садами и виноградниками. Как за городом, так и в городе все церкви и монастыри украшены картинами величайших мастеров. Мы везде были и часто видели то, чего, не видав глазами, нельзя постигнуть воображением. Я не знаток в живописи, но по получасу стаивал у картины, чтоб на нее наглядеться. Среди города сделано место, или площадь, называемая la place de Louis XIV, потому что тут поставлена его статуя. Сие место великолепное и усаженное деревьями. Оно служит публичным гульбищем для города и всегда людьми набито. Мы были в l"h?tel de ville (ратуша), которая амстердамской в красоте не уступает. Здание огромное и украшенное картинами драгоценными. L"h?tel-Dieu (госпиталь) заслуживает любопытство. Я не пустил жену, но один ходил смотреть его. Меня впустили нарочно тогда, когда les soeurs, то есть старухи служащие, подносили к каждой кровати больного обеденную пищу. С одной стороны, удивил меня порядок и рачение о больных, а с другой - возмутилось сердце мое, видя тысячи людей страждущих. Кровать стоит подле кровати, и стон больных составляет такую музыку, которая целые сутки из ушей моих не выходила. Видели мы славные лионские шелковые фабрики, откуда привозят парчи и штофы и всякие шелковые материи. Надлежит отдать справедливость, что сии мануфактуры в своем совершенстве. Видели мы древности, ибо Лион есть один из древнейших городов. В нем были два Вселенские собора. Доселе видны остатки дома, в котором жил император Нерон. Я не описываю вам всех древностей, потому что во всякой географии найти их можно; но скажу только то, что я все видел, что достойно примечания. Каждое утро с рассветом до обеда, а потом до спектакля упражнены мы были осмотрением города, а потом ходили в театр, который, после парижского, во всей Франции лучший. Словом сказать, Лион стоит того, чтоб его видеть. Описав его добрую сторону, надобно сказать и о худой. Во-первых, надлежит зажать нос, въезжая в Лион, точно так же как и во всякий французский город. Улицы так узки, что самая большая не годится в наши переулки, и содержатся скверно. В доказательство скажу тебе один пример, а по сему и прочее разумевай: шедши по самой лучшей улице в Лионе, увидел я вдруг посреди ее много людей и несколько блистающих факелов среди белого дня. Я думал, что это какое-нибудь знатное погребение, и подошел посмотреть поближе. Вообрази же, что я увидел? Господа французы изволят обжигать свинью! Подумай, какое нашли место, и попустила ли б наша полиция среди Миллионной улицы опаливать свинью! Словом сказать, господа вояжеры лгут бессовестно, описывая Францию земным раем. Спору нет, что много в ней доброго; но не знаю, не больше ли худого. По крайней мере я с женою до сих пор той веры, что в Петербурге жить несравненно лучше. Мы не видали Парижа, это правда; посмотрим и его; но ежели и в нем так же ошибемся, как в провинциях французских, то в другой раз во Францию не поеду. Коли что здесь прекрасно, то разве климат; но сию справедливость надобно отдать одному Лангедоку. В рассуждении климата здесь действительно рай; а во Franche-Comt?, в Bresse, в Dauphin? мы зубов не согревали. Печей нет; один камин, и тот дымен. Дров нет, и топят хворостом. Здесь также дров нет, да мало в них и нужды. Из Лиона поехали мы водою до города, называемого Pont S.-Esprit. Сей переезд верст на полтораста. Ветр был так хорош, что меньше суток пристань в виду была; но, к несчастию, узнали мы, сколь вода есть вероломная стихия. Вдруг ветр усилился прежестоко и нас прибило к берегу. Целую ночь мы простояли в воде у пустого берега; но поутру погода утихла и мы в час прилетели к пристани. Проехав город Ним, древностями знаменитый, скоро приехали в Монпелье, где, нашед тотчас квартиру, переехали в нее из трактира, в который пристали. Теперь опишу тебе город, а потом и общество здешнее. Монпелье есть столица нижнего Лангедока: улицы его узки и скверны; но дома есть очень хорошие. Университет заведен здесь в 1180 году, и из всех факультетов медицинский есть славнейшим. И сем городе бывают ежегодно держаны les Etals de Languedoc, то есть: губернский суд, или съезд государственных чинов Лангедока. Наместник королевский, губернатор, духовенство и дворянство собираются сюда на ноябрь и декабрь, располагают и решают все земские дела, также и собирают королю подать, называемую don gratuit. Мы приехали сюда в самое сие время, и теперь весь город наполнен людьми; но чтоб возвратиться к географическому его описанию, то скажу, что местоположение его прекрасно. Он стоит на высоком месте. Около его множество загородных домов. Внутри города есть сад королевский; а вышед из городских ворот, есть гульбище, называемое la place du Peyrou. Но признанию всех вояжеров, нигде нет прекраснее сего места. В средине оного поставлена статуя Людовика XIV. Акедюк, чрез который вода проведена из гор, есть здание прекрасное. Из la place du P... течет вода во весь город. С сего места видно Средиземное море а при восхождении солнца видна и Испания. Правда, что мои слепые глаза ее еще не видали. Есть еще гульбище, называемое l"Esplanade. Словом сказать, в гульбищах здесь изобилие превеликое. Теперь опишу тебе образ жизни нашей и с кем мы имеем общество. Из Страсбурга адресованы мы были сюда к маркизе Fraigeville. Приехав сюда, сделали мы тотчас с нею знакомство, а чрез нее познакомились со всеми les Etats. Знатнейшие члены оного собрания суть: первый комендант, или, по-нашему, наместник (приехавший на сих днях из Версалии), генерал-аншеф и Святого Духа кавалер, граф Перигор. Он представляет здесь королевскую особу. Архиепископ нарбонский есть вторая особа. Он администратор лангендокский и кавалер ордена Святого Духа. Третья особа маркиз до Кастр, первый барон и кавалер Святого Духа, а потом интендант виконт de St. Priest; комендант comte de Montcan и первый президент m-r de Claris. Вот здешние первые люди. Я ко всем им был представлен. Все они приняли меня очень ласково и на другой же день отдали визит. Жена моя представлена была их женам, которые также отдали ей визит, а потом званы мы вседневно в их общества. Не знаю, каковы сии знатные господа в Париже, но здесь ласковее, учтивее и любезнее быть никому невозможно. Все здешние дамы жену мою приласкали чрезвычайно, и мы столько счастливы, что каждое утро все они присылают людей своих спрашивать о здоровье. Итак, проводим мы время следующим образом: поутру жена моя, встав в седьмом часу, пьет свое лекарство и одевается. В девятом приходит к ней учитель французского языка, а ко мне адвокат. Здесь все чужестранные учатся по-французски и сим способом стараются показать жителям желание свое узнать их язык. Не поверишь, сколько здесь англичан, которые ни в десятую долю и против нас по-французски не знают; а я, с моей стороны, учусь юриспруденции. В 11-м часу обыкновенно возят жену мою на гульбище, а я за нею хожу пешечком. С приезда моего сюда я ног не слышу. Карет нет; в портшезах носят дам да больных; и так я изволю двигаться на своих ногах с утра до вечера. Обедаем во втором часу, а после обеда тотчас приходит к жене учитель музыки, а я что-нибудь пишу или читаю. В пять часов ходим или в спектакль, или в концерт, а ужинать званы бываем к тем господам, которых я назвал. Они все дни в неделе по себе разобрали. Сверх тех особ, о которых я сказал, жена моя вседневно видится и дружески познакомилась с графинею Дюплесси. Она здесь по причине болезни мужа своего. Дама предобрая. Madame Desplans, падчерица первого президента, madame Claris, его невестка, madame de Serre, жена президента, также с нею знакомы, а я знаком с их мужьями. В знакомствах здесь недостатка нет; но должны мы искренно признаться, что оба весьма чувствуем какой-то недостаток в сердечном удовольствии. Сравнивая вас, друзей наших, и всех знакомых наших, находим, что здесь месяца два-три прожить очень хорошо, а там дома - лучше. Я думал сперва, что Франция, по рассказам, земной рай, но ошибся жестоко. Все люди, и славны бубны за горами! Удивиться должно, друг мой сестрица, какие здесь невежды. Дворянство, особливо, ни уха ни рыла не знает. Многие в первый раз слышат, что есть на свете Россия и что мы говорим в России языком особенным, нежели они. Человеческое воображение постигнуть не может, как при таком множестве способов к просвещению здешняя земля полнехонька невеждами. Со мною вседневно случаются такие сцены, что мы катаемся со смеху. Можно сказать, что в России дворяне по провинциям несказанно лучше здешних, кроме того, что здешние пустомели имеют наружность лучше. Остается нам видеть Париж, и если мы и в нем так же ошибемся, как во мнении о Франции, то, повторяю тебе, что из России в другой раз за семь верст киселя есть не поеду. Жена моя того же мнения. Теперь опишу тебе, с какими обрядами и великолепием было открытие les Etats на прошлой неделе. Сия церемония заслуживала любопытство чужестранных как по великолепию своему, так и по странности древних обычаев, наблюдаемых при сем случае. Собрание было весьма многолюдное, в зале старинного дома, называемого gouvernement, похожего, следственно, на нашу губернскую именем, но, конечно, не вещию, ибо в здешнюю губернскую можно войти честному человеку по крайней мере без оскорбления своих телесных чувств. Граф Перигор, в орденском платье Святого Духа и в шляпе, взошед на сделанное нарочно возвышенное место, сел в креслах под балдахином. По правую сторону архиепископ нарбонский, а по левую бароны, в древних рыцарских платьях. Заседание началось чрез одного синдика чтением исторического описания древнего Монпельевского королевства. Прошед времена древних королей и упомянув, как оно пришло во владение французских государей, сказано в заключение всего, что ныне благополучно владеющему монарху надлежит платить деньги. Граф Перигор читал потом речь, весьма трогающую, в которой изобразил долг верноподданных платить исправно подати. Многие прослезились от его красноречия. Интендант читал с своей стороны также речь, в котором, говоря весьма много о действиях природы и искусства, выхвалял здешний климат и трудолюбивый характер жителей. По его мнению, и самая ясность небес здешнего края должна способствовать к исправному платежу подати, ибо она позволяет людям работать в земледелии непрестанно, а земледелие есть источник изобилия. После сего архиепископ нарбонский говорил слово поучительное. Проходя всю историю коммерции, весьма красноречиво изобразил он все ее выгоды и сокровища и заключил тем, что с помощию коммерции, к которой он слушателей сильно поощрял, господь наградит со вторицею ту сумму денег, которую они согласятся заплатить ныне своему государю. Каждая из сих речей препровождена была комплиментом к знатнейшим сочленам: интендант превозносил похвалами архиепископа, архиепископ интенданта; оба они выхваляли Перигора, а Перигор выхвалял их обоих. Потом все пошли в соборную церковь, где пет был благодарный молебен всевышнему за сохранение в жителях единодушия к добровольному платежу того, что, в противном случае, взяли бы с них насильно. В будущее воскресенье званы мы смотреть процессию, которая пойдет по всему городу и о великолепии которой много говорят; а во вторник звал Перигор меня и жену au gouvernement смотреть первого заседания государственных чинов и оттуда у него обедать. Я не премину описать вам, матушка, все то, что достойного примечания тут увидим; а теперь покидаю перо: кажется, написал довольно. Подумай, друг мой, как нам горестно не иметь от вас ни одной строчки с самого нашего отъезда. Надеюсь на бога, что молчание ваше не происходит от какой-нибудь несчастливой причины. Бога ради, не забывайте нас, а мы разговариваем об вас друг с другом каждую минуту. В Лионе я был очень рад, увидя в спектакле женщину, которая на тебя очень походит. Мы все на нее смотрели. Странно, что, кого ни видим, редкий не походит на кого-нибудь из русских знакомых. Вообще сказать, что между двумя нациями есть превеликое сходство не только в лицах, но в обычаях и ухватках. Особливо здешний народ ужасно как на наш походит. По улицам кричат точно так, как у нас, и одежда женская одинакова. Вот уж немцы, так те, кроме на самих себя, ни на кого не походят. Прости, мой друг сердечный, сестрица! A propos, забыл я сказать о здешнем концерте, то есть о французской музыке. Этаких козлов я и не слыхивал. Поют всего чаще хором. Жена всегда носит с собою хлопчатую бумагу: как скоро заблеют хором, то уши и затыкает.
В 1777-1778 гг. Фонвизин путешествовал по Западной Европе. Письма, которые он посылал из Франции Н. И. Панину, не предназначались для печати и были опубликованы только в XIX в. Но несмотря на это, Фонвизин тщательно обрабатывал собранный им материал, который представляет несомненную художественную ценность. Путевые записки Фонвизина были своеобразным ответом на повальное увлечение русского дворянства всем французским, начиная с языка и кончая одеждой. «Я оставил Францию, - признавался он в последнем из своих писем. - Пребывание мое в сем государстве убавило сильно цену его в моем мнении. Янашел доброе гораздо в меньшей мере, нежели воображал, а худое в такой большой степени, которой и вообразить не мог» (Т. 2. С. 480). Фонвизин посетил Францию за десять лет до Французской революции, когда гнилость феодально абсолютистского мира обозначилась с полной очевидностью. «...Вы чувствуете, - писал В. Г. Белинский, - уже начало Французской революции в этой страшной картине французского общества, так мастерски нарисованной нашим путешественником».
Много места в письмах отведено картинам разорения и нравственной деградации французского дворянства, поскольку именно это сословие Фонвизин привык считать пружиной политической жизни государства. «Дворянство французское... - писал он, - в крайней бедности, и невежество его ни с чемнесравненно...» (Т. 2. С. 484). «Сколько кавалеров св. Людовика тем только и живут, что, подлестясь к чужестранцу и заняв у него, сколько простосердечие его взять позволяет, на другой же день скрываются вовсе и с деньгами от своего заимодавца! Сколько промышляют своими супругами, сестрами, дочерьми!» (Т. 2. С. 462).
С нескрываемым презрением пишет просветитель Фонвизин о французском духовенстве, распущенном и невежественном: «...прелаты публично имеют на содержании девок, и нет позорнее той жизни, которую ведут французские аббаты» (Т. 2. С. 485). «Попы... - пишет он в другом месте, - вселяют, с одной стороны, рабскую привязанность к химерам, выгодным для духовенства, а с другой - сильное отвращение к здравому смыслу» (Т. 2. С. 459).
Глубоко возмущает писателя иерархия деспотизма в абсолютистской Франции. Король, ничем не ограниченный в своей власти, может спокойно попирать законы. Каждый из его министров - деспот в управляемом им департаменте. Один из источников государственных доходов - продажа должностей, вследствие чего на административных постах оказалось множество «подлых людей».
Дворянство, духовенство, судьи беззастенчиво грабят … народ, и без того разоренный многочисленными налогами. Закономерное следствие всех этих злоупотреблений - нищета и рост преступности. В провинции Лангедок и Прованс карета путешественника «была всегда окружена нищими, которые весьма часто, вместо денег... спрашивали, нет ли с нами куска хлеба» (Т. 2. С. 466). «Строгость законов, - по словам Фонвизина, - не останавливает злодеяний, рождающихся во Франции почти всегда от бедности» (Т. 2. С. 489).
Менее зорким оказался Фонвизин по отношению к тем силам, которые вступали в борьбу с феодально-абсолютистским строем. В письмах не нашлось места для характеристики третьего сословия.
Резко отрицательно отозвался Фонвизин о французских просветителях. Их взгляды, особенно атеизм, он расценивает как проявление нравственного нигилизма, охватившего всю Францию. «Д"Аламберты, Дидероты, - пишет Фонвизин, - в своем роде такие же шарлатаны, каких видел я всякий день на бульваре» (Т. 2. С. 481). «Но надлежит только взглянуть на самих господ нынешних философов, чтоб увидеть, каков человек без религии, и потом заключить, как порочно было бы без оной всё человеческое общество!» (Т. 2. С. 482). Сильно преувеличена Фонвизиным степень зависимости просветителей от Екатерины II «Расчет их ясно виден, - пишет он, - они... ласкались... достать подарки от нашего двора» (Т. 2. С. 481). Фонвизин подробно описал триумфальный въезд Вольтера в Париж, почести, оказанные ему в Академии и в театре, но сам остался абсолютно равнодушным к этим торжествам…
Письма о Франции свидетельствуют о высоком мастерстве Фонвизина в области публицистической прозы. Его характеристики отличаются меткостью и остроумием, язык - красочностью и лаконизмом. Многие фразы звучат как отточенные афоризмы: «Всякий порок ищет прикрыться наружностию той добродетели, которая с ним граничит» (Т. 2. С. 462). Или - «Достойные люда, какой бы нации ни были, составляют между собою одну нацию» (Т. 2. С. 480).
Письма эти «отец русской комедии» писал из чужих краев своему другу Петру Ивановичу Панину (1721-1789), генерал-аншефу в отставке, который был и сам увенчан славой в сражениях Семилетней войны, взятием Бендерской крепости, подавлением Пугачёвского восстания и пленением самого Пугачёва. А кроме того был еще братом знаменитого Никиты Панина, руководившего внешней политикой екатерининской империи.
Письма Фонвизина изначально носили не частный, а литературный характер. Собираясь в 1788 году издать собрание своих сочинений, Фонвизин включил в него и письма из Франции под заглавием “Записки первого путешествия”. Собрание сочинений было запрещено Екатериной, и “Записки” в целом виде не увидели света. Вскоре они стали распространяться в списках. Пока в 1798 году Иван Панин в своем “Санктпетербургском журнале” напечатал два письма - из Парижа и из Ахена. Впрочем, полностью дошли до русского читателя письма Фонвизина только почти через сто лет после их написания.
Как видите письма идут долго.
А некоторые откровения автора «не дошли» до сих пор.
Посему и предлагаю вашему вниманию нижеследующий набор цитат, который я разобью на несколько постов.
«...те, кои предуспели как-нибудь свергнуть с себя иго суеверия, почти все попали в другую крайность и заразились новою философиею. Редкого встречаю, в ком бы неприметна была которая-нибудь из двух крайностей: или рабство, или наглость разума».
«Система законов сего государства есть здание, можно сказать, премудрое, сооруженное многими веками и редкими умами; но вкравшиеся мало-помалу различные злоупотребления и развращение нравов дошли теперь до самой крайности и уже потрясли основание сего пространного здания, так что жить в нем бедственно, а разорить его пагубно. Первое право каждого француза есть вольность; но истинное настоящее его состояние есть рабство, ибо бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою работою, а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностию, то должен будет умереть с голоду. Словом, вольность есть пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов»
«Все трактуемые тут дела ограничиваются в одном, то есть: в собрании подати. Окончив сие, за прочие и не принимаются»
«Знатнейшие светские особы считают бытие свое на свете постольку, поскольку у двора приятно на них смотрят, и, конечно, не променяют одного милостивого взгляда на все блаженство управляемой ими области»
«В рассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают. Наилучшие законы не значат ничего, когда исчез в людских сердцах первый закон, первый между людьми союз - добрая вера. У нас ее немного, а здесь нет и головою. Вся честность на словах, и чем складнее у кого фразы, тем больше остерегаться должно какого-нибудь обмана. Ни порода, ни наружные знаки почестей не препятствуют нимало снисходить до подлейших обманов, как скоро дело идет о малейшей корысти»
«Деньги суть первое божество здешней земли. Развращение нравов дошло до такой степени, что подлый поступок не наказывается уже и презрением»
После недолгой службы в Петербурге под началом кабинет-министра И. П. Елагина Фонвизин вновь поступил в Коллегию иностранных дел, где сблизился с Н. Паниным . П. хотел ограничения самодержавной деспотии «фундаментальными» законами, некоторого смягчения крепостного права. Став секретарем Н. Панина, Фонвизин полностью разделяет его оппозицию «самовластию» и своим творчеством драматурга, публициста борется против деспотии и произвола в бюрократическом государстве, против неограниченного рабства крестьян . В резкой полемике Фонвизина с Екатериной на страницах «Собеседника любителей российского слова» и в других публицистических выступлениях сатирика отчетливо проявляются политич. взгляды писателя.
В 1777-1778 гг. Фонвизин выезжает за границу и довольно долго находится во Франции (в Париже он пробыл свыше пяти месяцев). Из Франции Ф. пишет письма к своей сестре Аргамаковой, П. Панину (брату Н. Панина), к Я. Булгакову. Ярко выраженный общественно-социальный хар-р. Франция для передовых людей России обладала особенным притягательным интересом. Однако непосредственное знакомство со страной, где Ф. наблюдал нравственное разложение дворянского общества, фаворитизм при дворе, экономич. неравенство и нищету народа, вызвало не только разочарование, но и резкую критику со стороны писателя. Острый ум Ф-на, умение разобраться в экономич., соц. и политич. явлениях в жизни фр. общества, позволили ему нарисовать исторически верную картину феодально-абсолютистской Франции и дать оценку увиденному. «Я думал сперва, что Франция, по рассказам, земной рай, но ошибся жестоко », - писал Ф. в письме к сестре. Его поражает нищета народа и безудержное обогащение королевского дома. Письмам присуща острота публицистич. пафоса.
В складывающемся капиталистич. общ-ве Ф. увидел, что «деньги суть первое божество здешней земли». Эта власть денег делает призрачной вольность французов, которую провозглашали буржуазные просветители. «Первое право каждого француза есть вольность, но истинное настоящее его состояние есть рабство; ибо бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою работою; а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностью, то должен будет умереть с голоду. Словом: вольность его пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов» .
Белинский о письмах: «Читая их, вы чувствуете уже начало Французской революции в этой страшной картине французского общества, так мастерски нарисованной нашим путешественником» .
Хвалит фр. торговлю и промышленность. Живой русский язык. Письма ироничны, однако эта ирония часто переходит в сатиру, когда дело касается социальной сущности явлений.
Суровая оценка французских просветителей . Сказалась классовая ограниченность мировоззрения Фонвизина, который не видел исторической роли буржуазии и отрицательно оценивал ее идеологов. Резки в письмах отзывы о Вольтере, д"Алам-бере и др. Ф. был далек от идеи революционного преобразования действ-ти. И ему претили «ласкательства» философов к Екатерине. И только для «славного Руссо» он делает исключение, видя в нем «самого независимого и принципиального». Тем не менее идеи просветителей, особенно Монтескье, были во многом близки Фонвизину. Патриотизм в письме к университетскому товарищу Я- И. Булгакову: «Не скучаю вам описанием нашего вояжа, скажу только, что он доказал мне истину пословицы: славны бубны за горами... Если здесь прежде нас жить начали, то по крайней мере мы, начиная жить, можем дать себе такую форму, какую хотим, и избегнуть тех неудобств и зол, которые здесь вкоренились... ».
Политич. взгляды Ф-на были тесно связаны с политич. деят-стью главы дворянской либеральной оппозиции Н. Панина. По «мыслям» Панина Ф. написал публицистический трактат «Рассуждение о непременных государственных законах».
В России Ф. видел разгул реакции после крестьянского восстания 1773-1775 гг. Рассчитывал на мирный путь социального обновления России.
Борьба Ф-на с Ек. II и царствующим в стране злом особенно усилилась в 1782-1783 гг. Она развернулась на страницах журнала Академии наук «Собеседник любителей российского слова». Стремясь по-прежнему направлять общественное мнение, Екатерина в период нового оживления общественной мысли в России решила предпринять издание журнала, фактической руководительницей которого была она сама. Большое место отводилось в журнале «Запискам касательно российской истории» - тенденциозному произведению Екатерины, занимавшему почти половину журнала и преследовавшему определенные политические цели.
Здесь же, в «Собеседнике», печатает Екатерина и фельетоны «Были и небылицы». Это попытка возродить улыбательную сатиру «Всякой всячины», но если раньше Ек. встретила отпор со стороны Новикова, та теперь в смелую полемику с ней вступил Ф. , напечатавший в III книжке «Вопросы» к автору «Былей и небылиц». Полемика носила ярко выраженный политич. хар-р, недаром Ек. была возмущена «дерзостью» Ф-на. В «Вопросах» Ф. касался внутреннего положения в стране: фаворитизма, отсутствия гласности в суде, нравственного разложения дворянства. Там же Ек. поместила ответы. Ф. спрашивал: «Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?». Ответ: «Оттого, что сие не есть дело всякого». «Отчего известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми?» «Отчего много добрых людей видим в отставке?» «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а нынче имеют, и весьма большие?» Последний вопрос, в котором был намек на приближенного Екатерины Льва Нарышкина, вызвал особенно резкую отповедь: «Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели...».
Добролюбов об «Ответах» Ек-ны: «Ответы эти такого рода, что большая часть из них уничтожает вопросы, не разрешая их; во всех почти отзывается мысль, что не следовало об этом толковать, что это - свободоязычие, простершееся слишком далеко» .
В «Собеседнике любителей российского слова» (1783) Ф. помещает еще несколько статей сатирико-публицистич. характера: «Челобитная российской Минерве от российских писателей», «Опыт российского сословника», в котором, разъясняя слова-синонимы, Фонвизин так подбирает примеры их употребления, что читатель понимает скрытый в них ироническ. подтекст. К словам «звание, чин, сан» он подбирает примеры: «Можно иметь звание без чина, но стыдно брать чины без звания». «Глупцы смешны в знати». Таким образом даны объяснения ста пяти синонимам.
Не была разрешена к напечатанию в «Собеседнике» публицистическая статья Ф-на «Всеобщая придворная грамматика» (1783), в которой сатирическому осмеянию подвергались приближенные императрицы. «Придворная грамматика» построена в форме вопросов и ответов, в которых объясняются грамматические термины и грамматические правила, «П. г.» определялась как наука «хитро льстить языком и пером». Ф. пишет: «Придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости. Впрочем, большая часть бояр думает, что все находятся перед ними в винит. падеже; снискивают же их расположение и покровительство обыкновенно падежом дательным».
Екатерина II не могла простить Ф-ну его незав-сти и «дерзости» в полемике с ней на страницах «Собеседника». Весной 1788 г. был запрещен журнал Фонвизина «Друг честных людей, или Стародум ». Фонвизин возлагал большую надежду на журнал, выход которого означал активное возвращение писателя к сатирико-обличительной деятельности. Этого не хотела допустить Екатерина. Помимо «Всеобщей придворной грамматики», включенной в состав журнала, среди сатирических очерков выделялись: «Письмо к Стародуму от дедиловского помещика Дурыкина», «Разговор у княгини Халдино й», в которых сатирически изображались отн-я в дворянских домах к учителям, нравы, которые господствовали в то время, и так называемое воспитание дворянских деток, выражавшееся в закармливании их всякой домашней снедью. «Княгиня Халдина говорит Сорванцову ты, он ей также, она бранит служанку, зачем не пустила она гостя в уборную. «Разве ты не знаешь, что я при мужчинах люблю одеваться?» - Да ведь стыдно, ваше сиятельство, - отвечает служанка. «Глупа, радость», - возражает княгиня. Все это, вероятно было списано с натуры. Мы и тут узнаем подражание нравам парижским.. В журнале большое место отводилось любимому герою Фонвизина - Стародуму, переписку которого с разными корреспондентами собирался публиковать писатель, продолжая развивать идеи и образы «Недоросля».
В своей сатирико-публицистической деятельности Фонвизин продолжил и развил проблематику и формы сатиры Новикова.
Характеризуя заслуги Карамзина в истории русского литературного языка, Я.К. Г рот писал: «Карамзин отнесся к нему (Ломоносову - Л.Г.) критически и высказал неодобрение его стилистических начал. В противоположность им он считал нужным:
- Писать недлинными, неутомительными предложениями.
- Располагать слова сообразно с течением мыслей и с особыми законами языка».
В этом отношении типично такое начало статьи: «В конце XVIII в. синтаксис русского литературного языка характеризовался.наличием длительных периодов с искусственным расчленением грамматически связанных слов, с латино-иемецкой конструкцией предложения с глаголом в конце».
Между тем; конструкции с инверсированным словорасположением практически отсутствуют в «Пригожей поварихе» Чулкова, их очень мало в журнальной прозе Новикова и эпистолярной прозе Фонвизина.
При этом словорасположение у Чулкова, Новикова и Фонвизина в гораздо большей степени, чем у Карамзина, отражает естественную непринужденность словорасположения в разговорном языке.
Что касается стремления и умения «писать недлинными, неутомительными предложениями», то и здесь Карамзин не был пионером.
Сравним средние размеры предложений и доли простых и сложных предложений в «Письмах» Д.И. Фонвизина1 и Н.М. Карамзина.
Таблица 1
Таблица составлена на основе обследования 4 выборок по 100 предложений в каждом тексте.
Как видно, соотношение простых и сложных предложений в письмах Фонвизина к сестре и в «Письмах русского путешественника» одинаково, одинаков и средний размер простых предложений, зато средний размер сложных предложений у Фонвизина значительно меньше, чем у Карамзина, в результате чего и средний размер всех предложений в целом в фонвизинских письмах к сестре оказывается меньше, чем в «Письмах русского путешественника».
В письмах Фонвизина к Панину сложных предложений несколько больше, чем в письмах к сестре и в «Письмах русского путешественника», а средние размеры простых, сложных и всех в целом предложений несколько больше, чем в письмах к сестре и довольно близки к размерам предложений в «Письмах русского путешественника» (наиболее существенна здесь разница в средних размерах простых предложений: 11 и 9). При этом нельзя не заметить, что «удлинение» предложений в письмах к Панину в значительной степени обусловлено наличием пространных официальных и полуофициальных обращений и других специфических выражений, например:
Позвольте, милостивый государь, включить здесь то описание
" Напомним, что ЛІисьма из Франции» (письма из заграничного путешествия 1777-1778 гг.) Д.И. Фонвизина представляют собой два параллельных цикла, письма к сестре (Ф И Аргамаковой) и письма к II.И Панину. Язык первых отличается разговорной непринужденностью, в языке вторых оамеччч влияние -".официально-деловой» маноры выражения бывшей здесь па сих днях церемонии, называемой Гои verture des Et ats, которое имел я честь сделать в письме моем к его сиятельству, братцу вашему (2, 457); ср. в письме к сестре: Теперь опишу тебе, с какими обрядами и великолепием было открытие les Et.ats на прошлой неделе.(2, 423)1.
Такого рода простые и сложные предложения нельзя, конечно, исключить при общей оценке размеров предложений в письмах к Нанину, так как они представляют собой неотъемлемую часть синтаксического строя этих писем, но в то же время нельзя не иметь в виду, что такого рода предложения по существу не связаны с характерной фон- визинской манерой повествования, описания и рассуждения. В отношении этой манеры, манеры Фопвизина-прозаика, письма к сестре более типичны и показательны. А в этих письмах средние размеры предложений, подчеркнем это еще раз, меньше, чем в «Письмах русского путешественника». Да и в письмах к Панину они в среднем не больше, чем у Карамзина,
Не означает ли это, что «писать недлинными, неутомительными предложениями» первым начал не Карамзин, а Фонвизин? Думается, что нет. И ие потому, что приоритет в этой области следует оставить за Карамзиным, а потому, что синтаксис русского литературного языка «докарамзинского» периода отнюдь не представлял собой столь безотрадной и однообразной картины, и результаты работы Карамзина (как и какого-либо другого писателя) в области усовершенствования структуры фразы не привели к^столь радикальным преобразованиям, как это часто изображается. На самом деле пресловутые многословные и инверсированные «латино-немецкие конструкции» в русском литературном языке 60-80-х гг. XVIII в. хотя и были довольно многочисленны, но не определяли общего состояния литературного синтаксиса. Здесь уже наличествовали многие явления, которые прослеживаются учеными обычно только начиная с карамзинекого «нового слога». В частности, это относится к распространению «недлинных, пеутомитель пых» предложений,
Размер предложений, несомненно, является существенной особенностью стилей языка как в аспекте истории литературного языка, так и в аспекте «языка литературных произведений». Внимание к размеру предложения как к одному из элементов его структзфы в последние
¦ Здесь и далее цитаты по изданию- Д.И. Фонвизин О-Прачие сочинений а двух томах. 1959 В скобках после цитат указываются том и страница годы заметно возросло. Однако проблема изучения размеров предложений в русском литературном языке на протяжении его истории конкретно, на основе анализа соответствующих количественных показателей, до сих пор не рассматривалась. Наблюдения Грота и его последователей, касающиеся «укорочения» русской фразы Карамзиным, носят чисто интуитивный характер. К тому же они не опираются, как нам кажется, на достаточно внимательное - хотя бы и интуитивное изучение «докарамзинских» литературных текстов.
Ниже приводится сводная таблица, в которой представлены данные о соотношении простых и сложных предложений и о средних размерах предложений в некоторых текстах второй половины XVIII Б. (s том числе и «Письмах...» Фонвизина и Карамзина), а также в некоторых текстах Пушкина. Во всех текстах рассматривается только «авторский» язык, диалоги и вообще «язык персонажей» опускаются.
Приведенные в таблице данные свидетельствуют о том, что как в соотношении простых и сложных предложений, так и в отношении размеров предложений тексты Фонвизина и Карамзина заметно отличаются от других текстов второй половины XVIII в. своей близостью к текстам Пушкина (причем наиболее близки к пушкинским текстам фонвизинские письма к сестре).
В то же время из таблицы видно, что некоторые показатели связывают тексты Карамзина и Фонвизина с другими текстами второй половины XVI]I в., а тем самым связывают и эти последние с текстами Пушкина. Например, средний размер простых предложений порядка 9-11 слов оказывается присущим не только «Письмам...» Фонвизина и Карамзина, но и новиковскому «Трутню» и даже «Приключениям маркиза Г.» и фонвизинскому переводу «Кариты и Полидора». Из обследованных текстов повествовательной прозы несколько большим ока зывается средний размер простых предложений только в «Карите и ІІолидоре» Заозерского и в «Пригожей поварихе» Чулкова (где, впрочем, прос тых предложений вообще очень мало).
Средний размер сложных предложений также оказывается пример - но одинаковым во многих текстах. Если взять за отправную точку сред- ний размер сложных предложений в «Письмах русского путешественника» (24 слова), то следует признать, что явно несущественно отличаются от него средние размеры предложений не только в Фонвизинеких письмах к Панину и новиковском «Трутне», но и в «Приключениях маркиза Г...» и в фонвизинском переводе «Кариты и Полидора».
Таблица 2
| Тексты | % простых и сложных предл. | Средние размеры (колич. слов) |
|||
| простые | сложные | всех | простых | сложных | |
| КПЗ | 20 | 80 | 28,5 | 13 | 32 |
| ПМГЕ | 22 | 78 | 23 | 11 | 26 |
| ППЧ | 9 | 91 | 29 | 13 | Ju |
| НАТТ | 24 | 76 | 19 | 10 | 22 |
| ІІПЕ | 18 | 82 | 21 | 9 | 24 |
| новн | " 28,5 | 71,5 | 30 | 15 " | 36 |
| НСИФ | 18 | 82 | 31 | 15 | 34 |
| ФКП | 37 | 63 | 18 | 9 | 23 |
| ФС | 41,5 | 58,5 | 14 | 9 | 18 |
| ФП | 34 | 66 | 19 | 11 | 23 |
| КПРП | 41 | 59 | 18 | 9 | 24 |
| Т1П-30 | 53 | 47 | 12 | 7 | 16 |
| ППБ | 46 | 54 | 15 | 10 | 19 |
| ПД | 52 | 48 | 15 | 10 | 21 |
| ППД | 63 | 37 | 13 | 8 | 19 |
| рк л | 61,5 | 38,5 | 12 | 9 | 18 |
Условные обозначения текстов в таблице значат следующее: КПЗ - «Ка- рита и Полидор» в переводе Заозерского: ПМГЕ - «Приключения маркиза Г..." в переводе Елагина; ППЧ - «Пригожая повариха» Чулкова; НАТТ - Новиков. Авторские тексты «Трутня»; ППЕ - Новиков. Полемика с Екатериной II в «Трутне»; І10ВН - Новиков «О воспитании и наставлении детей»; НСИФ - Новиков. Статьи по истории и философии, ФКП - Фонвизин. «Ка- рита и Полидор»; ФС - Фонвизин. Письма к сестре. ФП - Фонвизин Письма к Панину; КПРІ1 - Карамзин. «Письма русской; путешественника», 1111-30 - Пушкин. Письма 30-х годов; ППБ - Пушкин «Повести Белкина», ПД - Пушкин. -"Дубровский». ППД - Пушкин ЛІиі-ювап дама», ПКД- Пушкин «Капитанская дочка»
Из таблицы видно, что не только «Письма из Франции», но и один из несовершенных ранних переводов Фонвизина, «Карита и Полидор», по среднему размеру простых и сложных предложений могут быть поставлены в один ряд с «Письмами русского путешественника» Карамзина. В этот же ряд могут быть поставлены и такие авторитетные и популярные во второй половине XVIII в. тексты, как «Приключения маркиза Г...» или новиковский «Трутень».
Приведенная таблица наталкивает и еще на некоторые соображения. Так, сопоставление размеров предложений в «Трутне» Новикова и в его же статьях по истории и философии и в трактате «О воспитании и наставлении детей» позволяет говорить об изменении размеров предложений в зависимости от характера текстов, то есть о явлении, которое описано в казыванкых выше статьях Г.А. Лесскиса применительно к русской прозе XIX в. Наши наблюдения показывают также, что значительные размеры предложений не всегда связаны с инверсированным словорасположением, и наоборот небольшие размеры предложений не всегда связаны с отсутствием инверсий. Например, в «Пригожей поварихе» Чулкова средний размер предложений 29 слов - больше, чем в любом другом из обследованных нами повествовательных текстов, но предложений с инверсированным словорасположением здесь очень мало, меньше, чем даже в «Письмах русского путешественника». А в «Приключениях маркиза Г...», где средний размер простых и сложных предложений относительно невелик, инверсии встречаются в каждом втором предложении.
Каюбы ни были скромны приведенные выше данные, они позволяют сказать, что представление о «докарамзинском» синтаксисе как о синтаксисе «длительных периодов с искусственным расчленением грамматически связанных слов, с латино-немецкой конструкцией предложения с глаголом в конце» является сильно упрощенным. На самом деле уже в 60-80-е гг. многое было сделано для обновления и упорядочения структурной организации предложений. В синтаксисе русского литературного языка этих лет происходила сложная борьба старых и новых моделей. И хотя во многих литературных текстах преобладали старые модели, было немало и таких текстов (причем текстов значительных в идейном и художественном отношении), где активно разрабатывались и совершенствовались модели новые, в ча- стнос"іи. отрабатывалась и стабилизировалась естественная и логин пая постановка слов в пределах небольших по протяженности предложений.
Размер является очень существенным, но не автономным элементом структуры предложений. С одной стороны, он связан с содержанием высказывания, то есть с объемом и характером заключенной в предложении смысловой и эмоциональной информации. С другой стороны. размер предложения зависит и от его собственной внутренней композиции: в принципе сложные предложения длиннее простых, полные длиннее неполных, предложения с обособленными членами длиннее предложений без обособленных членов и т. п. Размер предложений зависит и от их лексико-фразеологического состава. Чем более емки и точны, образны и выразительны образующие предложения слова И обороты, тем предложение короче.
Выбор тех или иных моделей предложений и словарного материала, из которого строятся эти модели, в значительной мере обусловливается стилевой принадлежностью текста. Но здесь несомненна и большая роль индивидуальных склонностей и мастерства пишущего или говорящего.
Разница в размерах предложений фонвизинских писем к сестре и писем к Панину зависит главным образом от характера содержания писем. В письмах к сестре господствуют описания, часто встречается повествование и весьма скромное место занимают рассуждения. В письмах к Панину, наоборот, господствуют рассуждения, описаний здесь мало, повествование встречается редко.
Описания и повествование в письмах к Панину отличаются употреблением предложений таких же небольших размеров, как и в письмах к сестре. Например,щ описании Монпелье средний размер предложений в письме к сестре и в письме к Панину одинаков - 12 слов. Столь же кратки предложения и в рассказе о чествовании Вольтера:
Трагедия играна была гораздо с большим совершенством, нежели в прежние представления. По окончании ее новое зрелище открылось. Занавесь был опять поднят. Все актеры и актрисы, окружа бюст Вольтера, увенчивали его лавровыми венками. Сие приношение публика препроводила рукоплесканием, продолжавшимся близ четверти часа. Наконец представлявшая Ирену актриса, г-жа Вестрис, обратись к Вольтеру, читала похвальные стихи (2, 470).
По когда Фонвизин от сообщения фактов переходит к рассуждениям, размер предложений всегда увеличивается. Это можно проиллюстрировать таким отрывком из письма от 15/26 января 1778 г.
Les Etats или земский суд здешней провинции уже кончился Вес разъехались из Монпелье, знатные и богатые в Париж, а мелкие и бедные по деревням своим. Первые приезжали сюда делать то, что хотят.
или, справедливее сказать, делать то, чем у двора на счет последних выслужиться можно; а последние собраны были для формы, дабы соблюдена была в точности наружность земского суда, -я называю наружность, для того что в самом существе она не значит ничего... Первый государственный чин, духовенство, препоручает провинцию» в одно покровительство царя небесного, дабы самому не поссориться с земным, если вступится за жителей и облегчит утесненное их состояние. Знатнейшие светские особы считают бытие свое на свете постольку, поскольку у двора приятно на них смотрят, и, конечно, не променяют одного милостивого взгляда на все блаженство управляемой ими области (2, 4G1-462).
Рассуждениям в письмах к Панину всегда, без исключений свойственны предложения больших размеров, чем в повествовании и описаниях, к тому же в рассуждениях велика доля сложных предложений. Это обстоятельство в значительной степени и обусловливает больший, чем в письмах к сестре, удельный вес сложных предложений и предложений относительно больших размеров в письмах к Панину.
Таким образом, применительно к «Письмам из Франции» вполне можно говорить о зависимости между размером предложений и содержанием текста.
В - Письмах русского путешественника» ота зависимость проявляете ь не стыл» последовательно. В повествовании и описаниях размер предложении различен, непостоянен. Иногда здесь преобладают предложения меньших размеров, чем средний размер, а иногда - значительно больших. Эти колебания размеров предложений отражают определенную закономерность. Стиль языка «Писем русского путешественника» не отличается полным единообразием. Записки путешественника не могли состоять из одних только описаний его впечатлений и чувств, композиционно необходимы были контексты «объективно-повествовательные» и «объективно-описательные», в которых отражалась бы фактическая, реальная, «бытийная» основа путешествия. Вот эти-то контексты (не весьма многочисленные, но важные для структуры «Писем русского путешественника») и оказываются, как правило, свободными от типичной для «нового слога» манерности и нарочитой украшенности, отличаются «нейтральностью» (а иногда и некоторой «разговорностью») лексико-фразеологического состава и небольшим размером предложений.
Приведем в качестве примера начало описания Лиона и его окрестностей.
Улицы вообще все узки, кроме двух или трех посредственных. Набережная Сены очень хороша. Вода в сей реке так же зелена, как и в Роне, но гораздо мутнее. Беспрестанно кричали нам женщины, которые здесь отправляют должность перевозчиков: «Не хотите ли переехать через реку?», хотя мостов много и один от другого недалеко Большая и лучшая часть города лежит между рек. За Сеною подымается высокая гора, на вершине которой построены монастыри и несколько домов. Вид с сей горы есть один из прекраснейших. Весь город перед глазами - не маленький городок, но один из величайших в Европе (1, 343).
Это описание очень напоминает по манере изложения описания в фонвизинских «Письмах из Франции». Но Карамзин не выдерживает такой манеры до конца: она представляется ему слишком бедной, невыразительной. Процитированная часть описания Лиона и его окрестностей служит лишь экспозицией для последующего описания в собственно карамзинской манере. Здесь появляется характерная «чувствительная» и «украшающая» лексика: появляются перифразы, вставные конструкции и обособленные обороты, в результате чего значительно увеличивается размер предложений:
Снежные Савойские горы (из-за которых в ясную погоду выглядывает треглавый Монблан, наш женевский знакомец) с цепию Дофинских простираются амфитеатром, ограничивая область зрения. Обширные зеленые равнины по ту сторону Роны, принадлежащие к Дофине, - равнины, где уже оперяется весна, отменно миловидны. Там идет дорога в Лангедок и Прованс, счастливые цветущие страны, где чистый воздух в весенние и летние месяцы бывает напитан ароматами и где теперь благоухают ландыши! (1, 343).
Аналогичная картина наблюдается и в повествовательных частях «Писем русского путешественника». Когда автор рассказывает о своем путешествии и связанных с ним повседневных событиях, обычных дорожных встречах, происшествиях и хлопотах - стиль языка его повествования прост, предложения коротки. Если же Карамзин включает в свои «Письма...» какую-либо вставную новеллу и стремится к «художественности» изложения - повествование его делается многословным, вялым, хотя и сверкает «блестящими украшениями». Типичный пример - история Фальдони и Терезы:
. Но сей отказ еще более воспламенил любовников, и, потеряв на- дожду соединиться в объятиях законной любви, они положили соединиться в хладных объятиях смерти. Недалеко от Лиона, в каштановой роще, построен сельский храм, богу милосердия посвященный и рукою греческого искусства украшенный; туда пришел бледный Фаль- дони и ожидал Терезы. Скоро явилась она во всем сиянии красоты своей, в белом кисейном платье, которое шито было к свадьбе, и с розовым венком на темно-русых волосах. Любовники упали перед алтарем на колени и - приставили к сердцам свои пистолеты, обвитые алыми лентами; взглянули друг на друга - поцеловались - и сей огненный поцелуй был знаком смерти - выстрел раздался - они упали, обнимал друг друга, и кровь их смешалась на мраморном помосте (1, 358).
Из семи предложений, составляющих рассказ о Фальдони и Терезе, шесть сложных и только одно предложение не имеет в своем составе обособленных оборотов. Отсюда - значительные размеры предложений.
Наличие или отсутствие обособленных конструкций является очевидным «внутренним» структурным фактором, влияющим на размер предложений. Показательно такое сопоставление. В «Письмах русского путешественника» предложений с обособленными конструкциями 34%, в письмах Фонвизина к Панину - 37%, а в письмах Фонвизина к сест ре - 25,5%; при этом, как было показано выше, размеры предложений в «Письмах русского путешественника» и в письмах Фонвизина к Панину примерно равны, а в письмах Фонвизина к сестре они значительно меньше. Однако количественная сторона в употреблении обособленных конструкций не может быть оторвана от стороны качественной. При близости количественных показателей обособленные конструкции могут выполнять в сравниваемых текстах различные функции.
Так, в истории Фальдони и Терезы обособленные обороты в большинстве случаев не несут значительной смысловой нагрузки, а служат главным образом для «украшения» повествования: «Фальдони, прекрасный добрый юноша, обогащенный лучшими дарами природы», «недалеко от Лиона, в каштановой роще», «храм, богу милосердия по священный и рукою греческого искусства украшенный», «во всем сиянии красоты своей, в белом кисейном платье... и с розовым венком на темно-русых волосах», «пистолеты, обвитые алыми лентами». Даже в том случае, когда обособленный оборот заключает в себе важную для развития сюжета информацию, он несет и художественно-экспрессивную функцию: «потеряв надежду соединиться в объятиях законной любви, они положили соединиться в хладных объятиях смерти».
У Фонвизина в описаниях и повествовании обособленных конструкций вообще немного, они употребляются главным образом в рассуждениях, где несут значительную смысловую нагрузку, подчеркивая внутреннюю логику высказывания, выделяя и уточняя важные детали. Например:
Сравнивая наших крестьян в лучших местах с тамошними, нахожу, беспристрастно судя, состояние наших несравненно счастливейшим. Я имел честь вашему сиятельству описывать частию причины оному в прежних моих письмах; но главною поставлю ту, что подать в казну платится неограниченная и, следственно, собственность имения есть только в одном воображении. Б сом плодоноснейшем краю на каждой почте карета моя была всегда окружена нищими, которые весьма часто, вместо денег, именно спрашивали, нет ли с нами куска хлеба (2, 466).
Рассуждения в «Письмах русского путешественника» всегда отличаются повышенной экспрессивностью, для выражения которой мобилизуются все специфические лексические и синтаксические средства. Фразы здесь весьма пространны и часто перегружены придаточными предложениями, вставными, обособленными и присоединительными конструкциями, несущими главным образом эмоциональную, но не логическую информацию. Например, рассуждение по поводу истории Фальдони и Терезы построено в том же эмоционально-стилевом ключе, что и сама история, но сентиментальная патетика и украшательская риторика выступают здесь более ярко и рельефно.
Если бы Тереза не любила или перестала любить Фальдони или если бы смерть похитила у него милую подругу, ту, которая составляла все счастье, всю прелесть жизни его. тогда бы мог он возненавидеть жизнь, тогда бы собственное сердце мое изъяснило мне сей печальный фено мен человечества, я вошел бы в чувства несчастного и с приятными слезами нежного сожаления взглянул бы на небо без роптания, в тихой меланхолии... Фальдони и Тереза! Вы служите для меня примером одного исступления, помешательства разума, заблуждения, а не при мером истинной любви! (1, 358-359).
Еще один небольшой пример:
Но, может быть, друзья мои, может быть, в течение времени сии места опять запустеют и одичают; может быть, через несколько веков (вместо сих прекрасных девушек, которые теперь перед моими глазами сидят на берегу реки и чешут гребнями белых коз своих) явятся здесь хищные звери и заревут, как в пустыне африканской!.. Горестная мысль! (1, 363).
Хотя предложения в рассуждениях Карамзина, как правило, довольно пространны, но они часто пространны и в повествовании и описаниях. Поэтому в «Письмах русского путешественника» и не прослеживается то четкое различие размеров предложений в повествовании и описаниях, с одной стороны, и в рассуждениях, с другой стороны, которое характерно для «Писем из Франции». А это, в свою очередь, дает основание говорить о том, что зависимость между размером предложений и содержанием текста в «Письмах русского путешествешш ка» проявляется не столь определенно и последовательно, как в «Письмах из Франции».
Если Фонвизин стремился прежде всего к логической ясности и смысловой насыщенности фразы, то Карамзин главное внимание уделял экспрессивной окраске и внешней элегантности, «красивости» предложения. По словам В.В. Виноградова, в сфере синтаксиса эстетические принципы русского сентиментализма «означали возмещение бедности прямых логических связей многообразием экспрессивных вариаций, игрой живых интонаций. В самом деле, логические знаки синтаксического движения в виде союзов были сокращены до предельной нормы... Длинные включения предложений одно в другое запрещались. Формы сочинения получили перевес над формами подчинения. Возросло смысловое разнообразие бессоюзных сочетаний, конструктивных «соседств». Укреплялся принцип неожиданных присоединений»1.
Действительно, бессоюзные предложения в «Письмах русского пу тешественника» составляют 19% общего количества сложных предложении. в то время как в письмах Фонвизина к сестре -- только 4%, а ь письмах к Панину-2 %. В отношении удельного веса бессоюзных предложений «Письма русского путешественника», несомненно, близки к прозе Пушкина; в письмах 30-х гг. бессоюзных предложений - 16%*, в «Повестях Бр.тткина» - 18%, в «Дубровском» - 26%, в «Пиковой даме» - 37%, в «Капитанской дочке» - 18%.
Что же касается утверждения, будто «Формы сочинения получили перевес над формами подчинения», то подсчеты его не подтверждают, по крайней мере, по отношению к «Письмам русского путешественника». Здесь сложных предложений с сочинительной связью только 9%; даже вместе с бессоюзными они составляют лишь 28% общего количества сложных предложений, в то время как сложноподчиненные предложения составляют 44% и предложения с разными типами связи частей - 28%. В письмах Фонвизина к сестре сложносочиненных предложений 14%, в письмах к Панину - 7%.
Вызывает сомнение и утверждение, будто «длинные включения предложений одно в другое запрещались». В «Письмах русского путешественника» таких включений немало. Например: «Снежные Савойские горы (из-за которых в ясную погоду выглядывает трехглавый Монблан, наш женевский знакомец) с цепию Дофинских простираются амфитеатром»; «...через несколько веков (вместо сих прекрасных девушек, которые теперь перед моими глазами сидят на берегу реки и чешут гребнями белых коз своих) явятся здесь хищные звери» и др.
Представление о фразе Карамзина как фразе короткой и просто организованной в известной степени иллюзорно. В «Письмах русского путешественника», с одной стороны, много предложений очень коротких, менее пяти слов, с другой стороны, немало предложений пространных. Это можно объяснить особенностями эстетических принципов, лежащих в основе построения «нового слога».
В соответствии с принципом экспрессивности выражения нередко выделяются в короткие самостоятельные предложения присоединительные конструкции и обращения. Восклицательный знак в конце этих предложений особо выделяет их как эмоционально насыщенные элементы текста. Например: «Горестная мысль!», «Фальдони и Тереза! Вы служите для меня примером одного исступления...»; «Тщетно любовник смотрит в поле, нетерпеливо ожидая помощи... Нет помощи!» (1, 396), «Ах, бедный граф! Я верю твоему сумасшествию!» (1, 394).
Особенно часто встречаются в «Письмах русского путешественника» короткие (обычно два, реже одно или три слова) назывные предложения экспрессивно-оценочного характера. Такие предложения часто следуют одно за другим: «Какая фигура! Какая гибкость! Какое равновесие!» (1, 339). «Милосердие! Сострадание! Святые добродетели» (1, 348), «Какое многолюдство! Какая пестрота! Какой шум1» (1, 367). «Какое великолепие! Какой вкус!» (1, 395) и др. Реже встречаются такие предложения в одиночном употреблении: «Какое свидание!» (1, 396). «Небесная музыка!» (1, 401). «Мщение великодушное!» (1, 423) и др.
Экспрессивно окрашенные короткие предложения названных типов играют существенную роль при определении средних размеров предложений в «Письмах русского путешественника».
Если принцип экспрессивности выражения обусловливал употребление коротких эмоционально окрашенных восклицательных предложений, то принцип изысканности, украшенности, «приятности» обусловливал оснащение предложения обособленными оборотами, вставными предложениями, содержащими разного рода словесные украшения. Отсюда - значительный удельный вес пространных предложений в «новом слоге».
Карамзинекой прозе чувства и настроения фонвизинская проза противостоит как проза мысли. Фонвизин сознательно избегает как повышенной эмоциональности, так и нарочитой изысканности. Конструкция фразы у него целиком подчинена логике мысли. Поэтому в «Письмах из Франции» мало фраз как очень коротких (потому что для выражения законченной мысли двух-трех слов часто недостаточно), так и очень длинных (потому что в чрезмерно длинной фразе мысль утрачивает свою четкость, ясность). Отсюда - значительная плотность распределения предложений в диапазоне среднего размера.